«Хоть сейчас. Ненавижу золото. Оно мне не нужно».

«Сейчас – рано. Когда мы придем к берегам материнских вод… Тогда. А сейчас у волков будет пир!»

Они говорили на языке, которого Мирон не знал. Они говорили, не произнося слов, но он все понимал. И все сильнее он чувствовал голод…

«Ты не получишь силу во всем объеме, пока не напьешься крови моего мучителя, пока не съешь его печень и сердце! Идем же, идем!»

Мэдэг манила Мирона за собой. И он пошел за ней.

Голубкин спал.

Он проснулся, когда Мирон вырвал ему горло. Проснулся, чтобы тут же умереть.

А Мирон рвал когтями его живот, выедал печень, добрался до сердца, упругого, полного крови… Спрыгнул с окровавленной кровати, бросился прочь, ему хотелось на улицу, на воздух. Выбежал.

Пахло кровью. Отовсюду пахло кровью.

Дико ржали лошади, испуганно мычали коровы, голосили женщины.

И волки, много, много волков рвали и жрали…

«Только мужчин. Они убивают только мужчин. Только тех, до кого доберутся. Жди, они насытятся и соберутся вокруг тебя, и ты поведешь свое войско… И ты только один раз сможешь снова стать человеком. Один раз. А потом уйдешь волком навсегда и будешь охотиться, искать крови, вечно, вечно…»

Когда волки насытились, они и правда собрались вокруг своего вожака. И побежали в сторону Троицкой крепости. Быстро, так быстро, как не мог бы бежать даже обыкновенный волк.

1.

Когда самолет набрал высоту, Сандугаш наконец решилась спросить у отца:

– А почему ты меня совсем не вылечил?

– Я тебя вылечил.

– Ты не мог снова сделать меня красивой, да?

– Я не знаю. До того, как я лечил тебя, я не знал, что могу заживлять такие травмы. Может быть, и мог бы… Но твое лечение уже отняло у меня много сил. Теперь мне в лесу придется на месяц укрыться, чтобы все себе вернуть. Я и так отдал больше, чем следовало. Ведь мой долг – своих людей защищать. Не тебя одну.

– А когда ты сил наберешься – ты сможешь это все… исправить?

– Нет. Когда я сил наберусь, я буду их беречь. И надеюсь, мне больше не придется возвращать тебя к жизни. А красота не стоит того, чтобы ради нее силы отдавать. Они для важного понадобиться могут. В Улан-Удэ наверняка хорошие пластические хирурги есть. Там все есть. Или еще где поищем. Деньги у меня есть. Деньги отдать легче, чем силу. Но прежде ты со мной в лес уйдешь и в лесу поживешь. И посмотрим потом, нужна ли тебе еще будет эта красота.

Сандугаш кивнула. Она привыкла соглашаться с отцом. К тому же она с детства мечтала пойти с ним в лес, пройти обучение, посвящение… Все то, что она помнила из прошлой своей жизни, но так и не получила в этой.

И все же она страдала из-за того, что теперь при виде ее лица, люди поспешно отводили глаза: кто с жалостью, кто с отвращением. Оказывается, привычные для нее восхищенные, любующиеся взгляды имели для Сандугаш большую ценность.

– Ничего, девочка, умоешься в Байгале – все беды смоешь, – сказал отец.

Он произносил «Байгал» – как говорили народы, исконно населявшие берег «славного моря». Для них Байгал был поистине священным. И быть может, если умыться, и правда станет полегче?

Сандугаш казалось, что ее изуродованное лицо горит. Его обжигал каждый взгляд. И тщетно она прикрывалась платком. Тут нужна плотная чадра, какие носят арабки, чтобы спрятать все, что с ней сделал Птичкин.

Федор, Федор…

Неужели это был он?

Человек, рядом с которым она столько раз засыпала и просыпалась, которому доверяла самое важное, самое личное, который понимал ее как никто и, казалось, – даже любил…

Нет, не может быть. Это Белоглазый. Как он вселился в того жандарма, который убил Алтан – так теперь он вселился в Федора.

Белоглазый, вечный враг.

Вот кого ей надо одолеть.

2.

Сандугаш боялась возвращаться домой. Нет, не в Выдрино, хотя тяжело ей было возвращаться побитой и изуродованной туда, где еще недавно она была местной знаменитостью: участвовала в конкурсе красоты, получила в Москве работу модели, воплотила мечту любой провинциальной девчонки! Разумеется, теперь будут злорадствовать, и даже авторитет отца не спасет ее от злорадства, разве что – от открытых насмешек… Но по-настоящему страшно было Сандугаш появиться перед мамой и бабушкой. Увидеть боль в их глазах. Она сама без содрогания не могла смотреть теперь на свое лицо. Но это было ее лицо. Ее собственное. Насколько страшнее и большее увидеть изуродованным лицо дочери, лицо обожаемой внучки…

Сандугаш боялась встречи с матерью, с бабушкой: как-то они поведут себя, когда увидят ее лицо?

Но отец всех предупредил, и они были готовы. Они сдерживались сколько могли. Младшие братишки, двойняшки-непоседы, смотрели на нее испуганно и изумленно: они и подзабыть сестру успели, и не готовы были признать ее в этой женщине с ассиметричным, покрытым шрамами лицом. Но мама и бабушка вели себя так, как если бы Сандугаш в Москве переболела тяжелым гриппом и вернулась в Выдрино долечиваться: свежим воздухом подышать, меда поесть настоящего, травяных настоев попить.

И только прощаясь, возвращаясь из дома зятя к себе домой, бабушка не сдержала слез, когда целовала Сандугаш.

– Я сделаю операцию и все исправят. Не переживай, бабушка, – жалобно пробормотала Сандугаш.

Она была не так уж уверена, что исправят действительно все… Но надо было попытаться утешить бабушку. И надо было внушить себе самой хоть какую-то надежду.

Сандугаш боялась, что мама и бабушка будут плакать. К счастью, они смогли сдержаться. Возможно, они ожидали даже худшего.

Оказавшись в своей комнате, среди знакомых вещей, книг и игрушек, Сандугаш расплакалась. Так в слезах и уснула.

На следующий день отец велел ей примерить потертую куртку на меху, с плотным капюшоном, которую он носил в юности и из которой давно вырос. Для Сандугаш куртка была страшно велика. Отец поморщился: придется ехать в райцентр и все покупать…

– Что – все? – удивилась Сандугаш.

– Тебе нужна теплая и удобная одежда для леса. Сейчас ночами еще холодно. А нам предстоит в лесу жить несколько суток. Не знаю, сколько.

Сандугаш не решилась спросить «зачем».

Если отец решил вести ее в лес – значит, так надо.

Он уводил в лес больных – и возвращались здоровые.

Он уводил в лес запойных алкоголиков или безнадежных наркоманов – и они возвращались притихшие, испуганные и больше никогда не тянулись к дури.

Он увел мать в лес – и она наконец смогла забеременеть.

Быть может, в лесу он сумеет что-то сделать с мучающим Сандугаш даром? Он уже сказал, что с лицом он ей не поможет… Но хотя бы избавил бы от видений, раз уж не хочет помочь ей обрести силы. Теперь, без Федора, все эти видения – источник муки!