искренностью… И возбуждаюсь как мудак какой-то.

Какой же я придурок. Неужто влюбился в восемнадцатилетнюю девчонку? Она же ещё вчера, считай, школьницей была. Бантики там… последний звонок.

А тут я — взрослый дядя. Да в койку.

И в сердце…

И главный вопрос: делать-то что теперь? Её я отпустил, а самому как?

Херово-то. Ломает.

У неё юность, молодость… Ей влюбляться ещё, пылкость юную тратить. А что могу ей дать я? Клетку. Потому что я своё уже отгулял.

А дальше? Пройдёт лет пять, ей деток захочется. А я не уверен, хочу ли. Мне и Ксюхи хватает.

Восемнадцать — слишком много. Целая пропасть. В первую очередь для Жени. Переплачет девочка, а потом найдёт себе мальчишку. Пылкого и молодого, как и сама она.

Только вот вопрос, что мне с собой теперь делать? Мда…

Рядом на полу вибрирует телефон. Кому там не спится, блядь?

Фадеев.

Что ж, вот и пришло время поговорить.

35

Евгения

Я сортирую нитки в органайзере, как попросила Аня, пока сама она отпаривает почти готовое платье для Екатерины. Стараюсь не думать, что скоро встречусь с женщиной, с которой Герман в отношениях. Которую он обнимает и целует. С которой спит…

И очень-очень стараюсь не задаваться вопросом, чем она лучше меня.

Хотя о чём это я… Екатерина умная, взрослая, красивая и сексуальная. Она опытная и умеет подать себя. Как бы я не ревновала, я не могу не признавать это. У неё есть вкус, женский шарм и чутьё.

А на другой чаше весов я… Что я могу предложить Герману в свои восемнадцать? Борщ и блины? Смешно же. Он не в лесу живёт, купит, если захочет.

— Жень, по оттенкам складывай, так потом быстрее работать.

— Ой, да, точно, — опускаю глаза и вижу, что перепутала красные и синие катушки.

Снова я отвлекаюсь на мысли о Германе и делаю ошибки. Вот вчера на паре задумалась и допустила в практической работе. Глупейшую! Стыдно потом было перед преподавательницей, которая такого точно от меня не ожидала.

Рядом на столе вздрагивает телефон. Пришло сообщение от Матвея, а точнее фотография. И от пейзажа на ней аж дух захватывает, особенно от вида самого Матвея на фоне этого пейзажа — горы и он на самой вершине, улыбается, показывая мне рукой на всю эту опасную, захватывающую дух, но такую прекрасную красоту.

Селфи наполнено такими мощными эмоциями, что у меня мурашки пробегают по руке. Особенно, если представить сейчас там и себя. А ведь Матвей звал меня. Он и его брат с женой поехали в Домбай на три дня и меня приглашали. Но, во-первых, у меня учёба, во-вторых, финансы впритык, а принять предложение Матвея взять расходы на себя, я не могу, ну а в-третьих… мне сложно представить себя веселящейся сейчас. Да и вообще… неожиданное это было предложение.

Прошла неделя с тех пор, как мы с ним встретились в парке и потом пошли в пиццерию. Матвей оказался очень приятным парнем. Мы виделись почти каждый день, он приходил к общежитию, и мы гуляли по парку рядом. Недолго, просто болтали.

Никаких намёков Матвей не делал. Просто рассказывал о себе, о семье, музыке, которую любит. Познакомил меня с творчеством “Wet rain”[1], от которых я оказалась в восторге. До двух часов ночи потом слушала, особенно их невероятную “Русалочку”. Пробрало до костей и всю душу вывернули их песни*.

Я стала замечать, что во время этих прогулок не так сильно в груди печаль давит. Как будто притихает немного, совсем чуть-чуть. Но, конечно же, поездка в горы была бы как минимум преждевременной. Мы подружились с Матвеем, но я не могу ему пока так сильно доверять. Особенно учитывая обстоятельства нашего знакомства.

“Шикарный вид!” — отвечаю на его сообщение.

“В следующий раз ты должна обязательно поехать! Тебе здесь понравится, Жень”

“Посмотрим))”

— Женёк, неужто ты улыбнулась, — говорит Аня. — А то хмурая который день уже. Наверное, парень что-то приятное написал?

Она подмигивает, заговорчески улыбнувшись. Не знаю почему, но смущаюсь, хотя в её словах нет ничего такого. Кажется, я и правда улыбалась, пока писала Матвею.

— Просто друг, — пожимаю плечами.

— Да-да, — играет она бровями, — так всё и начинается — с просто друзей.

— Ну правда…

— Блин, курица эта пришла, — Аня закатывает глаза, когда в холле слышится звук колокольчика.

Это она про Екатерину.

Вообще, девчонки, в том числе Аня, к клиентам относятся с уважением. И не только при встрече, но и за глаза. А вот к Екатерине почему-то отношение не самое благожелательное. Но оно и неудивительно, она ведёт себя с девочками не слишком уважительно, с каким-то пренебрежением даже. Только со Златой разговаривает нормальным тоном, без превосходства.

А такое отношение никому не нравится. Обслуживающий персонал не равно прислуга в понимании подобных Екатерине королев. А швеи вообще люди творческие, и после такого высокомерия совсем не хочется это творчество включать.

В наших Старых Синичках раньше, когда бабушка ещё хорошо видела и активно шила, люди очень уважали её, всегда старались как-то подсобить, зная, что если она возьмётся за заказ, то вещь эта будет великолепная. И даже когда возможностей стало больше, в магазинах появился более широкий выбор, всё равно многие заказывали одежду у неё.

Да и вообще, какая разница, у кого какая работа? Если человек хорошо её выполняет, он достоин уважения.

— Надеюсь, всё готово и вы справитесь быстро, — говорит Екатерина вместо приветствия. И что Герман в ней только нашёл?

— Это последняя примерка, Екатерина Евгеньевна, — натянуто улыбается Аня, совсем не так, как мне несколько минут назад. — Мы только проверим, всё ли идеально и отметим, вдруг где-то что-то нужно подогнать.

По-королевски кивнув, Екатерина дефилирует к примерочной за ширму. Там раздевается, и Анна помогает ей надеть почти готовое платье.

Пока Аня подгоняет швы, закрепляет булавками, смотрит, всё ли ровно и хорошо ли сидит, Екатерина отвечает на звонок. Я молюсь, чтобы разговор этот у неё был не с Германом. Этого я не выдержу, не смогу слушать её воркование, обращённое к нему.

Но к моему облегчению, разговаривает она с какой-то, видимо, подругой. Что-то о диетах и похудении. Я не сильно вслушиваюсь, оно мне попросту не нужно. Но вот она прерывает подругу и говорит, что ей нужно ответить по второй линии.

— Привет, Герман, ну неужели ты перезвонил, — говорит не то чтобы недовольно, но скорее прохладно, а у меня сердце удар пропускает при упоминании его имени, а во рту горечь