Солидол достал так, что сил больше нет совсем.

Сидим на Кухне, мирно все болтаем. Речь зашла о том, кто более подробно знает Мангуп. Раунд за раундом мне проигрывает хвастливый Солидол.

— Сколько родников на Мангупе?

— Пять, — говорит Солидол.

— Двенадцать, — поправляю я.

Леша бесится:

— Где, откуда двенадцать?

Перечисляю, где находятся родники.

— Есть ли рукотворные пещеры на Сосновом?

— Наверху нет, — улыбается Солидол.

— Четыре, — еще шире улыбаюсь я и рассказываю, где они находятся.

Лицо его вытягивается — ясно, что он в этих краях ходил исключительно по натоптанной тропинке.

Зря я, конечно, его разозлил, но он первый начал.

— Да у тебя везде пещеры, — взбесился Солидол и ткнул пальцем на ближайшие кусты. — Может, ты скажешь, что и здесь есть пещеры?

— Есть, — не моргнув глазом, сказал я. — Две большие искусственные пещеры...

— Ринго, здесь нету пещер, — встал Солидол. — Ромчик, скажи.

— Нету, — сказал Ромчик.

— Есть! Только не прямо здесь, в этих кустах, конечно, а чуть дальше, в этом направлении. Пошли, покажу!

Но было поздно. Зацепившись за легкую неточность, похохатывая, парочка удалилась, оставив меня в дурацком положении.

Как таких кретинов земля носит?

Тяжело покидать насиженное место, но ехать надо, уж больно на море хочется. И от Мангупа — а точнее, от некоторых мангупцев — отдохнуть надо. Голову поставить на место, может, я все же сошел с ума, а среди таких же сумасшедших обитателей Мангупа не могу дать себе в этом отчет?

Наташка Сладкоежка купаться ехать передумала, собирается сгонять домой, в Днепропетровск. Львенок сомневается, потому что сомневается Ромчик. Ромчик тоже не уверен, потому что однозначно не едет Солидол, который, как выяснилось, подхватил где-то чесотку и сегодня едет в Симфер ее лечить. Дурдом на выезде. Пока собираемся втроем, с Монахом и Ленкой Эйч.

Эйч осталась на ночь в Рингушнике. Монах должен был разбудить нас в половине пятого, но появился только в восемь. Львенок долго сидела у родника и чесала затылок, многозначительно поглядывая на Ромчика, но, так и не дождавшись просьбы типа «останься, милая», решила идти на море с нами. Около десяти распрощались с народом, стараясь не прикасаться к Солидолу и людям из его лагеря (с чесоткой шутки плохи), и скатились вниз. Ленка Эйч ходит плохо, у нее больной позвоночник, так что шли крайне медленно. Чуть было не опоздали на электричку, но вовремя подвернулся автобус аж до Бахчисарая. Из окна видел праздношатающегося Рому Муху, причем варварски обритого наголо. На Чуфут-Кале стоит, видимо. В Бахчисарае успели перекусить ништяками в привокзальном кафе и прыгнули в электричку. В Симферополе поменяли рубли богатенького Буратино Монаха на купоны, съели мороженого. О мороженом даже упоминать уже не стоит, потому что едим мы его, как только хоть ненадолго соединяемся с цивилизацией. Признак сладкой жизни у нас такой.

Монах сказал, что знает шикарное место — Сатера под Алуштой, неподалеку от лагеря МАИ, и предложил поехать туда. Мне было абсолютно все равно, Танюхе тем более, и мы согласились. Добрались на троллейбусе до Алушты и потопали пешком. Километров через десять все выдохлись. Думали, присядем передохнуть и пойдем дальше, но не тут-то было. Обнаружили источник на склоне холма да около него и разбили лагерь. Местечко, кстати, шикарное, не исключено, что здесь и зависнем.

Львенок размечталась и решила ехать с Ленкой в Питер, поступать в «кулек». Удачи.

Посовещавшись, решили дальше не идти и остаться здесь. А две пышнотелые обнаженные одалиски на берегу подвигнули нас на придумывание названия месту. Ассоциации с работами Гогена были столь четкие, что против «Полинезии» возражать никто не стал. Итак, хиппи в Полинезии.

Весь день купались, загорали и валяли дурака. В последнем особенно преуспел Монах. Он наложил на себя за что-то епитимью и объявил, что не произнесет ни слова в течение двенадцати часов. И ведь действительно молчал! Объяснялся жестами. Недоверчивые мы для чистоты эксперимента подговорили соседей по холму спросить у него что-нибудь, но он даже с ними не разговаривал. Кремень.

Наглотавшись соленой воды, пережаренные на солнце, мы неожиданно сообразили, что было бы недурно чего-нибудь поесть. Вода есть, еда есть, а вот с дровами засада. На холмах не осталось ничего, что можно было бы бросить в костер, все уничтожено, мало-мальски сухая палочка подобрана и сожжена еще за месяц до нашего прихода в эти места. Пришлось, оставив в дозоре Эйч, всем разбредаться в разные стороны. Я отправился строго вверх и дошел до самой трассы. Там дров оказалось прилично. Крикнул Монаху, вместе притащили, сколько смогли.

К вечеру на огонек подошли несколько изможденных хиппи. Попросили воды. Увидев, что свои, и мы, и они обрадовались. Хиппаны шли из Алушты в Рыбачье.

— Поздно уже, сегодня не дойдете. Оставайтесь с нами, — предложили мы. — Вместе веселее.

А они и не думали отказываться. Быстро поставили по соседству свою палатку, достали траву и водку. К девяти вечера подал голос Монах, чье самобичевание наконец закончилось. Гости вздрогнули даже — они были уверены, что Монах нем как рыба.

Вместе со вчерашними ребятами отправились в Рыбачку. В гости. Шли по самой жаре, долго и нудно. С нами увязались и две вчерашние пухлые девушки, своим присутствием давшие название нашей Полинезии. Одна из хиппушек дико похожа на харьковскую Котлету. Кстати, в Рыбачку же идем, наверное поэтому Котлета и мерещится. Прошлым летом у нас с ней случилась смешная история. Я так переживал потом, ужас. Тогда Солидол с Катькой удалились в свою палатку, а мы все сидели у костра. Тут Котлета, неожиданно даже, как мне показалось, для самой себя, схватила меня за руку и потащила в палатку к Солидолу, ибо своей не имела и спала на пляже в одеяле. А может, и я потащил, уже не помню, крепленого мы тогда выпили немало. Катька с Лешей нам обрадовались и продолжили заниматься своим развратным делом.

Ну и мы с Котлетой тоже занялись. То есть попытались. В самый ответственный момент я понял, что фак-сейшена не будет, так как у меня ничего не получается. То ли портвейн, то ли внезапность, а может, и подсознательное нежелание и неприятие подруги Котлеты в качестве случайной партнерши уничтожили всю мою несгибаемую юношескую потенцию. Вырвавшись из объятий ошарашенной девушки, я мигом оделся и вылетел из палатки.

— Ничего, не расстраивайся, — вылез вслед за мной Солидол. — Со всеми случается «состояние нестояния».

Буквально на следующий день, обольстив Наташку Псковскую, я удостоверился, что со мной все в порядке, но эти сутки осознания себя никчемным импотентом меня чуть не убили...