– Правда, искажение характеристик – это сам по себе сигнал, но есть и более хитрые приемы, есть психологическая подготовка, тренировки... Но одно вам скажу с полной уверенностью: во всем СССР было немного людей, способных обмануть машину. Очень немного. Десяток-полтора... Я думаю, в Тиходонске нет ни одного из них. Сами понимаете, что это за люди и чем они зарабатывают себе на хлеб...

– Я вот что думаю, – почти перебил шефа Ходаков. У него было худое морщинистое лицо много испытавшего человека, хищно загнутый тонкий нос и пронзительные голубые глаза. Уверенные манеры, проглядывающая в движениях властность и строгая Официальная одежда выдавали в нем сотрудника органов – комитетчика или мента. Впрочем, в этом плане все собравшиеся в комнате были похожи – не только внешностью и манерой держаться, но и мыссли, психологическими стереотипами, специальными навыками, специфическими знаниями. – Я вот что думаю, – повторил Ходаков. – Если Терещенко действительно сбил его машиной и привез к себе, чтобы избежать скандала, то в чем активность его действий? В том, что подставился под машину?

– А что, – буднично произнес Тимохин. – Бывало, и подставлялись. И под машину, и под пулю на охоте, и под триппер... Тому, с кем надо установить связь. Чувство вины очень способствует развитию отношений, укреплению знакомства, установлению доверительности...

И опять он знал, что говорит, поэтому слушали его снова с исключительным вниманием и интересом.

– Но тогда нужна целая бригада! Чтобы отследить Терещенко, предугадать его маршрут, подвести объект... И непрогнозируемый риск... Ведь этот парень вполне мог вместо банка попасть в морг! – высказался Ходаков, и остальные посчитали его мысль очень логичной и здравой.

– А почему не может быть бригады? – стоял на своем Тимохин. – И риск в таких случаях обычное дело. Кто не рискует, тот не выигрывает... К тому же...

Он задумался – говорить или нет. Решил сказать.

– Возможна ситуация, когда не нужна никакая бригада, да и риск сведен к минимуму...

В кабинете наступила звенящая тишина. Присутствующие здесь люди мыслили одинаковыми категориями и сразу поняли, о чем идет речь.

– Да, если наш друг Терещенко действовал в спарке с этим... Лапиным.

Вполне нормальная рабочая версия. Она тоже нуждается в отработке.

– И сам себя довел до инфаркта? – не поверил Слепцов. Он был технарем и не знал всей глубины подлости человеческой натуры. Зато все остальные знали и не выказывали удивления.

– Это обычный случай для разоблаченного предателя, – сказал Тимохин.

И, обращаясь к Ходакову, распорядился:

– Тщательно обыскать его кабинет, хорошо проверить квартиру. Предлог: внезапная болезнь и пропажа секретных документов.

Потом перевел взгляд на Слепцова.

– Ваше заключение по этой истории.

Тот помялся, хотел пожать плечами, но, очевидно, почувствовал раздражение шефа и воздержался.

– Мое мнение, что всему виной нарушения психики испытуемого. Отклонения реакций скорее всего отражение опосредованной информации: что-то видел по телевизору, что-то в кино плюс книги, газеты, чьи-то рассказы.

Дефекты сознания превращают опосредованную информацию в прямую: он воспринимает увиденное и прочитанное как пережитое. В психиатрии этот эффект называется «искаженное эхо». Если он живет в фантастическом мире, который считает настоящим, то это все объясняет. Точнее, все, кроме прямых линий на экране.

– А если прямые линии – это блокада памяти? – спросил Тимохин, и выражение лица говорило, что он вполне способен принять и эту версию в качестве рабочей.

Не удержавшись, Слепцов в очередной раз пожал плечами.

– Я никогда с этим не сталкивался. И ничего не слышал.

– И я ничего не слышал, – кивнул Ходаков.

– И я...

– Я тоже не слышал.

– Не слышали, значит. – По взгляду Тимохина Нетрудно было понять, что, борясь на периферии с диссидентами, церковниками и антисоветчиками, трудно услышать о блокаде памяти.

– А мне доводилось пару раз... Глухие такие слухи... Может, утечка информации, может, «деза», может, выдумки... Но это дело очень серьезное. За ним может стоять только государство в целом. Наше или не наше – другой вопрос. А этот тип разбирается и в спецтехнике, причем очень засекреченной.

– Даже если блокада существует, она маловероятна, – негромко проговорил Слепцов. Было видно, что ему очень не хочется возражать начальству.

– Потому что прямые линии на вопросы о родителях... Тогда придется предположить, что блокаду ему ставили дважды, причем первую – в раннем детстве.

– Может, блокада есть, может, ее нет, – размеренным тоном начал Тимохин. – Может, Лапин блокирован, может, просто псих. Может быть, его фантазии есть реальная жизнь, а реальная жизнь – всего лишь фантазия. Может быть все что угодно. Но микропередатчик под столом для совещаний не фантазия, а самая что ни на есть реальность.

– Так какую версию мы будем отрабатывать? – не очень почтительно спросил Ходаков. – Если он не связан с криминалом и не заслан к нам специально... Что он – иностранный шпион?

– Вы видели радиомикрофон в кабинете председателя? – вопросом на вопрос ответил Тимохин. – Кто его установил? В принципе это мог сделать любой из сотрудников. Но раньше подобных фактов не было. Стоило появиться Лапину – вот вам радиозакладка. Совпадение? Возможно. При тестировании ряд странностей выявлен у того же Лапина. Тоже совпадение? Может быть.

При опросе на полиграфе неискренность и прочие странности отмечены у того же Лапина. Совпадение? Не исключено. Но совершенно ясно, что этот парень должен стать объектом самой тщательной отработки. Так?

– Так! – кивнул Ходаков, и подчиненные тоже согласно кивнули.

– Шиян и Колосов едут на квартиру, без шума снимают его и привозят сюда. Вежливо, культурно, без явно выраженного насилия, предлог: уточнить кое-что в связи с внезапной болезнью Пал Палыча. Версия для милиции: после его ухода пропали дубленка и шапка Терещенко, тот так расстроился, что попал в больницу. Это оправдывает наши действия в случае чего...

Тимохин сделал паузу.

– А Василий Иванович отправится в психиатрическую клинику и соберет там все что можно на нашего гостя. Вы ведь в свое время курировали эту лечебницу?

Ходаков нехотя кивнул.

– У вас хорошая память, – по тону чувствовалось, что он не гордится тем периодом своей работы.

– Если нет вопросов, прошу приступить к работе, – закончил совещание Тимохин. Подчиненные гуськом вышли из кабинета.

Бывший контрразведчик придвинул к себе документы Лапина. Попытка инфильтрации налицо. Модификация личности – налицо. Враждебная деятельность – налицо. Все остальное имело второстепенное значение. Охотничий азарт овладел Тимохиным. Контрразведчики не бывают «бывшими». Потому что профессия въедается в кровь и плоть намертво. И по сути, то, чем они занимались сегодня, ничем не отличалось от обсуждения стандартной контрразведынательной операции, которыми они занимались всю жизнь.