Я проснулась. Где мой стакан с водой? заорала я. Джек, мне надо тебе кое-что сказать.

Ну что? Что? Что? Он увидел, что у меня сна ни в одном глазу, и сел в кровати. Что стряслось?

Джек, я хочу ребенка.

Ха-ха, сказал он. Не получится. Слишком поздно. Ты года на два опоздала, сказал он и снова заснул. А потом добавил: Ну, допустим, это сработает, допустим, случится чудо. Ребенок вполне может оказаться умненьким, получит стипендию в Массачусетском технологическом, займется решением сложнейших задач и, господибожемой, даже изобретет что-то совсем плохое, чего мы, старые хрычи, и вообразить не в силах. Он заснул окончательно и захрапел.

Я достала из-под кровати, где я держу все свое чтиво на ночь, Ветхий Завет. Подсунула под голову еще одну подушку, села и стала читать историю про Аврама и Сару, стараясь многое угадывать между строк. В том, что сказал Джек, было немало здравого смысла – его замечания порой очень точны и направляют мысль в нужное русло. Ведь отлично известно, чем кончается эта старая история. Тем, что эти три всадника-монотеиста – христианство, иудаизм и ислам – веки вечные скачут, воюют, бьются за сферы влияния.

И все равно, сказала я тихо похрапывающему Джеку, до того, как мир не стал насквозь плохим, сначала появился младенец Ицхак. Ты же понимаешь, о чем я: он смотрел на Сару так же, как смотрели на нас наши дети, – он учился пользоваться своими пятью чувствами. Ой, Джек, и этот Ицхак, сын Сары, до того, как он вырос настолько, что отец повел его на заклание, он, наверное, лежал, улыбался, гулил и слушал, а женщины пели ему песни и заворачивали в прекрасные ткани. Так ведь?

Джек, который во сне так же сварлив, как и наяву, сказал: да, но зачем ему разрешили кидаться песком в брата.

Ты прав, прав. Я там, с тобой, сказала я. А тебе надо только быть здесь, со мной.

Стою себе в парке под деревом. Его прозвали Вяз-для-висельников. Большое действие имело в свое время на разных хулиганов. Вот бы сегодня, я не скажу всегда, но… Нет? Пусть будет нет. Короче, подходит ко мне женщина, женщина за вычетом улыбки. Я говорю внуку, я говорю: посмотри, Эммануил, кто идет. Эта красивая дамочка когда-то покупала в моей аптеке, помнишь, я тебе показывал.

Эммануил говорит: деда, где?

А что поделаешь, она еще вполне, но уже не так чтоб очень. Это кошмар, какой урон причиняет дамам время.

Вместо здрасьте я получаю: Изя, что вы делаете с этим черным ребенком? Потом она говорит: это чей? Зачем вы его держите? Глядит на меня, как Бог в Судный день. Вы это можете наблюдать на знаменитых картинах. Потом говорит: почему вы кричите на бедного мальчика?

Что значит, кричите? Немножко учу истории. Как-никак про это дерево сказано в Путеводителях. Добрый день, между прочим, мисс… мисс… Даже неудобно. Абсолютно забыл, как ее фамилия.

Все-таки чей он? Вы его совсем напугали.

Кто, я? Не смешите меня. Это же мой внук. Поздоровайся, Эммануил, перестань кривляться.

Эммануил, чтобы прилипнуть ко мне еще крепче, залезает рукой в мой карман. Сыночек, или ты язык проглотил?

Она говорит: внук? То есть как так внук, Изя? Вы серьезно? Эммануил крепко зажмуривается. Вы замечали, как дети мешают одно с одним. Когда им нет желания что-то слышать, они закрывают глаза. Многие дети так делают.

А ну-ка, Эммануил, скажи-ка тете, кто у нас самый умный мальчик в детском садике?

Ни полслова.

Ты откроешь глаза, свиненок? Еще мне новости. Быстро скажи ей, кто самый умный – ребенку недавно пять лет исполнилось, а он книжки читает сам.

Стоит смирно. Думает. Головенкой работает, я его знаю. Потом как запрыгает, как закричит: я, я, я! И пританцовывает. Танцы-шманцы от большого ума, как говорит его бабушка. Другие дети (их у меня трое выросло) тоже были очень развитые, но этому типчику они в подметки не годятся. Вот соберусь, отвезу в город к Хантеру[57]для одаренных детей, пусть его там проверят.

Но этой мисс… как ее… все мало. Она волнуется. Откуда у вас ребенок? Вы его что, усыновили?

Усыновил? В моем возрасте? Это Цилин. Вы знали мою Цилю? Я вижу, кое-что она знает. А почему нет, в аптеке вы имеете дело с людьми. Ничего странного.

Ну как же, я помню Цилю. Говорит, и лицо у нее слегка разглаживается.

Тогда вы помните, у моей Цили были нервы.

Ого, еще бы.

Как вам понравится такой ответ? У Циленьки таки были нервы… Сказать по правде, эти нервы – фамильная черточка по линии миссис Зи. Черточка? Черт в юбке будет точнее…

В молодости, бывало, приду к ним в гости, мы с ее братом и дядями играем в карты, а три тетки сидят на кухне пьют чай. И на все: ой! ой! ой! Спрашивается, чего? Никаких причин ойкать. У всех мужья. Вполне приличные мужчины. Один по коммерческой части, другие двое интеллигентные люди, со специальностью… Просто моду себе взяли. Так я сказал миссис Зи: хоть разок мне ойкнешь, разводимся.

Вашу жену я хорошо помню, говорит дамочка. Очень хорошо. И опять делает лицо как вначале – съеживает ротик. Жена у вас красивая.

Извиняюсь, я вам обязан жениться на уродке?

Но кстати, она сказала правду. В молодости моя Нетти была светлой блондинкой, которые редко, но попадаются среди польских евреек. Очень возможно, какой-нибудь русый мужик сделал небольшой погром ее прабабушке.

Так я ответил: да, действительно, она до сих пор ничего, только немножко любит поворчать.

Ладно. Она тяжело вздыхает, показывает, что случай безнадежный. Ну и как же это у Цили получилось?

Эммануил, сходи вон там поиграйся с детьми. Нет? Пусть будет нет.

Я вам скажу, это все гены. Гены – самое главное. Хорошо, окружение. Но гены… Вот где дословно записана история вашей жизни. Хотя и школа, я думаю, тоже имела свое участие. Циля натура скорее артистическая, вроде вашего супруга. Я ни с кем его не путаю? Вы бы ее видели девочкой. Она и сейчас симпатичная, даже когда с ней припадок, но тогда это было что-то. В летнее время мы семьей уезжали в горы. Я брал ее на танцы. Она таки танцевала! Люди прямо удивлялись. Иногда мы с ней танцевали до двух часов утра.

По-моему, это не полезно, говорит она. Я бы не стала с сыном танцевать всю ночь…

Это понятно, вы мать. А насчет «полезно», кто знает, что полезно, что вредно. Вы скажете, доктор знает. Между прочим, я мог тоже выучиться на доктора. Ее зять по коммерческой части помог бы. Но что дальше? У вас буквально нет минуты. Вам день и ночь обрывают телефон. Я за один день вылечивал народа, сколько доктору не вылечить за неделю. Часто врачи ко мне сами звонили. Спросят: что, Загровский, действует то лекарство, которое с прошлого месяца выпускает Парк-Дейвис, или это пшик?… Поскольку раз – я имел опыт из первых рук и два – я из себя не строю, мне не жалко поделиться.