— Я же знаю, ты у нас по бабам не ходишь, хоть посмотри, — загоготал Кещян, испытывая удовольствие оттого, что запись вызывает у Забродова отвращение.

Признаться, ему и самому не нравился этот ролик. Больно уж отвратительным был этот коротышка, у которого, как выяснилось, проявилось множество извращений, что значительно упростило задачу Анзора. Только записывай и записывай.

— Мы это сняли, когда Коротков трахался в бане, — спокойно пояснил Кещян. — Есть и более интересные записи, с мальчиками. Тебе включить?

— Избавьте меня от этого удовольствия. Говорите конкретно, что вам от меня нужно.

— Если конкретно, то ты должен встретиться с Коротковым и показать ему копии этих записей. Намекнуть, что если он будет вести себя неправильно, то все это выйдет наружу, и он со своей избирательной кампанией пойдет в задницу. Это первое задание моего шефа.

— А если я откажусь?

— Я бы не советовал. Будешь дружить с моим шефом, и у тебя все будет хорошо. Сменишь этот крысятник на квартирку получше. Дадим тебе новую тачку, — Кещян мог убедить кого угодно. Ему было не привыкать заманивать людей обещаниями о лучшей жизни. — Заживешь как человек. Государство попользовалось тобой и выкинуло тебя на пенсию. На кой черт тебе жить как пенсионеру, когда ты здоровый мужик и можешь хорошо зарабатывать?

— А если все-таки нет? — спросил Илларион. — Что тогда?

— Тогда, — Кещян помрачнел и сделал значительную паузу, чтобы Забродов прочувствовал всю напряженность момента. — Тогда придется кончить тебя прямо здесь.

— Я должен подумать. Такие решения невозможно принять под стволом пистолета и закованным в наручники.

— Сколько тебе нужно времени, чтобы подумать? Учти, мой шеф не любит долго ждать, а если думаешь его перехитрить, то он тебя из-под земли достанет. Усек?

— Сутки, — ответил Илларион. — Через сутки я дам ответ.

— Хорошо, я дам тебе ровно сутки, — сказал Кещян, выключив видеозапись. — А чтобы ты никуда не смылся, я оставлю с тобой своих ребят. Если все будет о’кей, то мы с тобой еще увидимся.

Кещян оставил в квартире четверых охранников и начальника службы безопасности. Обычному пленнику было бы слишком много чести, но этот тип был способен на все, поэтому в интересах самого Кещяна было перестраховаться, чтобы не подставлять потом свой зад Орбели.

«Орбели может быть доволен, — удовлетворенно подумал Кещян, спускаясь по лестнице. — Взяли тепленьким прямо в квартире. Надавили, как полагается. Мне кажется, что он маленько струхнул. Да и записи я подобрал знатные. Пусть Артур убедится, что без меня он не справится. Все-таки бизнес и военная разведка — это разные вещи».

Весело насвистывая незамысловатый армянский мотив, Кещян плюхнулся на заднее сиденье «мерседеса».

— Гони лошадей, кучер! — крикнул Кещян на шофера и расстегнул пальто, чтобы не сопреть от жары.

А по Москве уже разливался серый рассвет…

Коротков сидел в своем кабинете с меланхоличным выражением лица, словно вместо шампанского только что выпил флакон жидкого мыла. Ему не было плохо, скорее, он устал до отупения от предвыборной суеты. На этой почве ему уже снились кошмары: когда он приходил в магазин, внезапно вся очередь в мясном отделе оборачивалась и люди начинали лезть к Короткову с самыми дурацкими вопросами, какие только существуют на этом свете, наподобие «Почему носки отечественного производства рвутся чаще, чем импортные?» или «Когда легализуют проституцию?».

Коротков просыпался весь в поту и сбрасывал с себя одеяло. Рядом ворочалась и похрапывала жена, и он долго не мог заснуть из-за раздражавшего его храпа. Короткову иногда так и хотелось швырнуть в нее тапки, как в собаку, чтобы заткнулась.

Еще у его благоверной вдруг появилась идея-фикс открыть свой бизнес, что-то наподобие бутика. От одних этих разговоров Короткову становилось муторно. Он никогда не жаловался на свои финансы, но сейчас все средства Коротков направлял на предвыборную кампанию, убеждая себя в том, что стать президентом — это цель всей его жизни, и он не может проиграть. Жена лезла со своими «деловыми» разговорами с завидной периодичностью, и чтобы отделаться от нее, Коротков в сердцах согласился, чем, впрочем, только ухудшил свое положение, потому что она развила бурную деятельность. Жена начала метаться по всей Европе в поисках новых коллекцией. Коротков рассеянно слушал ее россказни и скептически думал, что лучше бы она сбрила усы над губой и сбросила килограммов двадцать, которые наела в своих длительных путешествиях…

Уже давно закончился обеденный перерыв, и нужно было работать, но Коротков, оцепенев, смотрел перед собой пустым взглядом. Секретарше он сказал, чтобы его не беспокоили, а если начнут спрашивать, куда он подевался, пусть скажет, что он на встрече со своими избирателями.

Когда в дверь постучали, Коротков очнулся не сразу. Дробный стук возвратил его к действительности лишь с третьего раза. Тогда он поднял голову, готовясь разразиться ругательствами на тупую секретаршу, которой он полчаса назад четко сказал, чтобы она никого к нему не пускала.

В дверном проеме и вправду стояла любимая Танечка с растерянным выражением лица.

— К вам посетитель.

Коротков раздраженно махнул рукой и откинулся на стул.

— Опять! Я же сказал!

Танечка испуганно посмотрела на Короткова, опасаясь, что чего доброго он разгневается и лишит ее работы, тогда ей придется искать новое место.

— Он по важному делу, говорит, что его материалы очень вас заинтересуют.

— Ладно, — пробурчал Коротков, словно делал кому-то одолжение, — пускай заходит.

Секретарша, довольная тем, что все обошлось и ее голова не слетела с плеч, выпорхнула в приемную. Через минуту в комнату зашел седовласый мужчина в обыкновенных джинсах и серой расстегнутой куртке с портфелем в руке.

Коротков поморщился: «Опять эти посетители. Что на этот раз? Залатать крышу в доме или повысить пенсию? Как же мне надоели эти олухи! Каждый раз им надо что-то дать, как будто эти недоумки не соображают, что мне нет до них никакого дела».

Мужчина, между тем, неторопливо осмотрелся, словно зашел в свою комнату.

— Ну? — недовольно поторопил незнакомца Коротков.

— Увлекаетесь искусством? — спросил тот и ткнул в копию «Подсолнухов» Ван Гога, которую тщеславный Коротков приобрел у уличного художника в Амстердаме после посещения прогремевшего на весь мир квартала красных фонарей.

— Говорите конкретно! — взорвался Коротков, раздраженный этой вальяжной бесцеремонностью.

Одной рукой он уже взялся за телефонную трубку.

— Я к вам по делу, — незнакомец, вежливо улыбнувшись, поудобнее устроился на стуле.

Коротков, конечно, встречал всяких людей, но этот по наглости переплюнул их всех.