Проговорила и начала подниматься вверх, по лестнице. Мешала кошелка, которая болталась на руке у локтя, но Трофимиха не обращала внимания и, наконец, забралась на крышу сарая. Ловко поддала ногой конец лестницы, и та свалилась на землю. Сама бабка Килина пробралась на противоположную сторону, где никого внизу не было, ступила на самый краешек крыши. Затем подняла обе руки с кошелкой и с громким восклицанием «А-а-а!» шагнула в пустоту…

Неизвестно, на что надеялась Килина Афанасьевна, в конечном итоге она шлепнулась тяжелым кулем под стенку сарая. Все бросились к пострадавшей. Спасла бабку ватная фуфайка и толстый платок. Кошелка оказалась под Килиной. Когда Трофимиху подняли и посадили на землю, прислонив к стенке сарая, из кошелки выкатилось помятое вареное яйцо и кусок хлеба. Небольшая бутылочка с прозрачной жидкостью, закрытая затычкой из тряпки, также валялась рядом, пропуская сквозь тряпку влагу. Дед Антон подхватил бутылку, понюхал и, разочарованно засунув обратно в кошелку, мстительно спросил Килину:

– Зачем ты брала с собой воду и хлеб с яйцом?

Баба Килина не отвечала, держалась за правое плечо и стонала. Близко подошла Ольга, наклонилась, ощупала плечо Трофимихи и успокоила:

– Килина Афанасьевна, нет никакого вывиха, просто сильный ушиб. Поболит и перестанет. Держитесь за меня, помогу вам зайти в хату.

Баба Килина, кряхтя, поднялась, опять на руку взяла кошелку, глядя на деда Антона, ответила:

– Как же в такую дальнюю дорогу да не взять с собой хлеба и воды? Соображаешь? Но вот все равно получилось неудачно…

Кто-то из мужчин, прикуривая, бросил:

– Нелетный день сегодня, бабка!

Килина, как за спасительную соломинку, ухватилась за эту мысль:

– Да, точно – нелетный! Похоже, не надо было улетать. Значит, знак мне был на что-то другое, а я не поняла!

Трофимиха прислонилась к Ольгиному уху и прошептала:

– А в Ясиновке у меня есть знакомый дед, Федор. Он одинокий, жену пять лет назад схоронил. Он мастерит сита и никакой не аферист!

И, уже подходя к двери хаты, закончила:

– У меня сито совсем прохудилось, по всему ободу оборвалось. Надо отдать деду в починку. – Затем, ни к кому не обращаясь, спросила себя: – Может, знак мне был насчет сита?

А закрывая дверь, недовольно проворчала:

– Придумают такое – аферист!

В детстве семилетний Пашка играл во дворе и, представив себе, что чугун – это военная каска, надел его себе на голову. А снять не смог. Так и сидел, спрятавшись под кустом, с чугуном на голове. Ждал, когда мать придет с поля. Та, как увидела, гвалту на всю улицу наделала. Вытребовала у председателя машину, накрыла Пашку вместе с чугуном на голове мешком и повезла в больницу. Как вызволяли голову пацана – не видела, врачи не пустили.

Сам Пашка после этого долго молчал. Когда же начал разговаривать – сильно заикался и гундосил, чего раньше не было. Да и умом, мать заметила, слегка повредился. К нему намертво пристало прозвище «Чугунок», и когда на уроке учительница вызывала к доске Калюжина Павла, ученики, в том числе и сам Пашка, с недоумением переглядывались.

Став взрослым, Паша Чугунок принялся работать, помогать матери по хозяйству. Его охотно брали подручным в свою бригаду механизаторы. Поручали Чугунку мыть в керосине гайки, чего-нибудь поддержать при ремонте трактора. Работник он был услужливый, безотказный.

Паша не представлял себе человека более ученого, чем тракторист. Он мог подолгу издали рассматривать трактор, и какие мысли бродили при этом в голове парня – неведомо.

В возрасте двадцати пяти лет Чугунка женили. Невесту нашли в соседнем селе. Пашкина Оля (в миру – Оляна) уважала мужа и очень удивлялась, когда соседки ей говорили, что Паша немного не в себе.

– Да он у меня умнее всех ваших, вместе взятых! И за свою жонку глаза выцарапает, а ваши кобели только шляются по бабам…. Им до моего Паши, как свинье до неба!

Оляна была бойкая молодица! Когда у супругов родился сын, настояла, чтобы назвали Павлом. Будет – Павел Павлович!

– Во как любит своего Чугунка! – удивлялись кумушки и крутили пальцем у виска.

Когда пришло время крестить первенца, Пашка взял аж две пары кумовьев. Хотел и три, но родственники подсказали, что больше не положено. Долго Чугунок с супругой выбирали, с кем породниться. Хотелось пригласить солидных, уважаемых людей. Да хоть самого Корзуна, председателя сельсовета! А его жена, Валька, будет кумой. От креста не отказываются. Пусть тогда попробует нос задрать!

Но, подумав, Оля растолковала себе и мужу, что Корзун – партиец, ему нельзя в церковь. Чугунок уважительно глядел на жену, поражаясь, как это она додумалась? Сам Пашка никогда бы не скумекал!

О чем-то вспомнив, Паша радостно воскликнул:

– Тогда берем за кума Гришу-тракториста!

Жена недовольно поморщилась:

– Пьет он много, твой Гриша!

– Да ты что, Оля?! Зато как он на тракторе едет!

Чугунок мечтательно возвел очи горе́ и мечтательно произнес:

– Может, когда станет кумом, даст мне порулить?..

– Ничего он тебе не даст! А то я не знаю, пить только вместе будете!

Оляна была строгая жена, но уважала мужа, и кумом все-таки взяли Гришу-тракториста. Вторая пара кумовьев были родственники из Оляниного села.

На работе Чугунок и раньше относился с почтением к Григорию, а после, как породнились, благоговел перед кумом. Обращался только на «вы», хотя тот был всего на два года старше Пашки.

Однажды Чугунок пришел с работы, включил, как всегда, телевизор, но на экране вместо новостей ярко плясали полосы. Пашка пару раз включил, потом выключил, но картинка так и не появилась. Оляна, занятая хозяйством, пробегая очередной раз мимо Пашки, озабоченно бросила:

– Забыла тебе сказать, сломался телевизор. Надо везти в район к мастеру.

Сказала и побежала загонять уток в сарай. Чугунок нахмурился и, подумав, воскликнул:

– Это же сколько времени и денег надо, чтобы свозить телевизор туда и обратно? А если запчасти подменят, а вещь дорогая, на свадьбу даренная!

Пашка натянул кепку на голову, заглянул в соседнюю комнату, убедившись, что ребенок спит, стремительно вышел во двор и пряменько направился к куму Григорию, благо тот жил на этой же улице.

Оляна кормила ребенка, когда в дом зашли Паша и Григорий. Чугунок, несколько заискивающим тоном, попросил жену:

– Оля, пожарь яиц и бутылку давай! Видишь, к нам кум пришли!

Насчет выпивки Оляна держала своего мужа в строгости, а посему, невзирая на личности, отрезала:

– Кушать поставлю, а бутылки не дам! Еще чего! Ну вас к чертовой матери!