Придя из школы, он становится в угол и стоит там двадцать минут. Так и в расписании написано. В это время умирает мама.

Потому что он ей тогда таблетки от сердца не принес. Заигрался с мальчишками, а после аптека была закрыта. И в угол его мама поставила справедливо.

Он засекает на часах время и честно выстаивает двадцать минут. Так велела мама. А когда выходит из угла, мама уже умерла и ничего не говорит.

В следующую пятницу он, перед тем как встать в угол, обязательно покажет маме собачий глаз, который отнял у птицы. Иначе она не успеет его увидеть. Пусть порадуется… А еще, становясь в угол, он даст маме таблетки – те, которые лежат на подоконнике, они посвежее.

Он опять себя похвалил. И сел писать расписание на завтра, на пятницу…

Когда старушки Хармса[1] друг за другом выпадали из окон, одна задержалась. Так появилась ничейная бабушка.

Ничейная бабушка не знала, кто такой Хармс, крепко ругалась матом (приводя в изумление соседа по коммуналке – Архип Николаича) и ходила каждое воскресенье в зоопарк поговорить со своим знакомым орлом. Она ему рассказывала все сны за неделю. И еще у нее была мечта – она давно положила глаз на ремень Архип Николаича… Хотя ремень как ремень, ничего особенного.

Мечта крепла. Ее надо было претворять в жизнь. Вплоть до того, что предмет мечты отнять, украсть! А то ишь ты ходит, подпоясавшись, а пряжка так и сверкает! И бабушка начинала забористо материться, а Архип Николаевич – изумляться.

Однажды у соседской комнаты собрались все жильцы. Люди в форменных фуражках настойчиво оттесняли их от дверей Архип Николаича. Ничейная бабушка, матерясь шепотом, пригнулась и пролезла в раскрытую дверь. Перед ее глазами сверкала блестящая пряжка. Бабушка не отводила от нее взгляда, иначе бы она увидела висевшего на ремне Архип Николаича с застывшим изумлением на лице.

Люди в форме освободили изумленного Архип Николаича от ремня, тело положили на диван. Ремень остался блестеть пряжкой на табуретке. Бабушка, пригнувшись еще ниже, с вожделением шевеля губами, прошмыгнула в глубь комнаты и схватила ремень. Прижав его двумя руками к груди и победоносно выпрямившись во весь рост, она понесла ремень к себе в комнату, как добытое в бою знамя. Опешивший человек в форме машинально посторонился, а потом, спохватившись и крикнув: «Куда?! Это же вещдок!» – понесся за старушкой. Дверь за ними захлопнулась. Оттуда послышались звуки потасовки, визгливый голос старушки: «Он мой! Отдай, урод!» Потом раздался отборный мат в два голоса, и, наконец, тот, который в форме, выскочил из комнаты, неся в руках трофей в виде ремня с блестящей пряжкой. Ничейная бабушка вцепилась двумя руками в форменную куртку, и ее ноги скользили по полу вслед за своей мечтой.

Второй в форме подхватил ремень и положил его в прозрачный пакет, обозначив в сопроводительной бумажке как «вещдок». Визгливым голосом ничейная бабушка кричала: «Ремень мой, отдай!» – и более басовито ругалась. Лица тех, которые в форме, приняли изумленное выражение усопшего Архип Николаича. В конце концов тот, который добыл ремень в схватке, сказал: «Ладно, бабка, если ремень твой, заберешь его по окончании следствия. Я лично отдам его тебе! Только прекрати выражаться!»

Она прекратила выражаться, повторяя, что ремень, конечно же, ее, а как же иначе? А чтобы в следствии его не подменили, она будет дежурить под дверью. А то мало ли что? Знает она таких шиндриков! А ее ремень качественный, сейчас таких нету!

Каждое утро ничейная бабушка приходила к кабинету следователя, садилась около двери и ждала. Дежурный со временем свыкся с ее присутствием и не стеснялся при ней выдувать изо рта огромные пузыри из жвачки. Каждый раз пузыри выдувались разной формы. Когда вылетал особо любопытный экземпляр, бабушка не сдерживалась и с придыханием произносила: «Ишь ты!..» Дальше шла не поддающаяся повторению фраза, заканчивавшаяся словами: «твою мать!».

Потрясенный услышанным, дежурный приходил в себя, выплевывал в корзину для мусора жвачку, поднимался, одергивал форменную куртку и строгим голосом произносил: «Гражданка, будете выражаться, самолично посажу в камеру!» Старушка иссохшей рукой, напоминающей куриную лапку, закрывала рот, откуда слышалось невнятное мычание. Дежурный еще некоторое время подозрительно вслушивался, но ничего не уловив, успокаивался и садился на место.

Но наконец пришел день, когда мечта ничейной бабушки сбылась.

Из кабинета, рядом с которым она сидела, вышел тот, который в форме, и протянул ей бумажный сверток со словами: «Получите, гражданка, свой ремень и не приходите больше сюда!»

Ничейная бабушка вскочила, обеими руками схватила сверток и, проковыряв пальцем в бумаге дырку, как раз попала на блестящую пряжку. Хотела было озвучить нахлынувшие чувства, но, опасливо посмотрев на дежурного, зажала рот все той же куриной лапкой. Вернувшись в кабинет, человек в форме обратился к другому:

«Вот, возьми чек! Занеси в какую-нибудь графу расходов. Может, в конце месяца оплатят. Я же свои деньги заплатил!»

Дома ничейная бабушка наслаждалась победой. Она не ограничивала себя в выражении чувств, слушать было некому – соседская комната пустовала. Бабушка гладила ремень руками, рассматривала его со всех сторон. Победным сиянием сверкала пряжка. «Он намного лучше стал, чем был у этого кретина!» – подумала она, еще больше радуясь. Машинально повесила ремень за пряжку на большой крюк, и он красовался на стенке во всю длину. Затем, немножко подумав, она решила, что у этого «кретина» ремень висел не так. Иначе как его застегнуть вокруг шеи? И потом, обязательно должна стоять табуретка…

Она обязательно во всем этом разберется и сама попробует, чтобы знать, что этот «кретин» имел в виду! Но пока повременит, потому что завтра ей надо купить две упаковки жвачки. Одну себе, а вторую тому, в форме… Пусть выдувает пузыри. Вон они какие бывают!

Интересно, у нее получатся такие же?

Не понимал Костик, как это получилось. Он котлеты не воровал! А оказалось так, будто украл. Но сам-то он лучше знает!

Утром они с Серегой поднялись тихо, чтобы не разбудить Нюшку – она еще мелкая и спит дольше. Мама рано ушла на ферму, оставила им на столе кастрюлю с гречневой кашей. Их мама теперь работает. Маленькие телятки народятся, а она за ними ухаживает.

Жаль, картошка в огороде еще не выросла, а каша эта уже надоела. Козу Майку положено доить только один раз в день, баба Паша подсказала. Сейчас Костик бросил Майке сена, чтобы не объедала ветки яблони.

Доит козу всегда Костик – научился. Старается, чтобы не увидели мальчишки. Попытались дразнить его «козодоем», но он дал тако-о-й сдачи… Правда, ему тоже попало, но с тех пор больше не обзывают. А коза никого к себе, кроме Костика, не подпускает, даже маму! Бодает, сволочь такая, рогами! Молока дает немного – еле-еле им на троих хватает. Иногда соседка, баба Паша, утром приносит для козы размоченные сухари в ведре. Тогда молока больше на целую кружку. Эту кружку баба Паша берет себе, говоря, что козье молоко очень пользительное при всех ее болячках.