Отлично. Чёрт.

Теперь этот жирный боров решил поплясать на моей свадьбе. Правда, с бывшей невестой нас больше ничего не связывает и я, наоборот, надеюсь как можно быстрее от неё избавиться.

Звонок мобильного заставляет меня поморщиться, и я с некоторым удивлением хватаю трубку. Тот самый врач, который делал ДНК — тест малыша Авроры.

Неужели, уже готово?

— Дмитрий Алексеевич, анализ готов.

— И что там?

— Простите, но анализ лежит в запечатанном конверте. Только что из лаборатории, чтобы не подделали. Так что я могу вручить его вам лично в руки.

Тараторит, слегка проглатывая звуки.

Останавливаю этот словарный понос, который не несёт в себе для меня абсолютно никакой нужной информации. Мне нет дела, как работает лаборатория этого кретина. Я заплатил за экстренность, и я её получил.

Больше меня ничего не волнует.

Не думаю, что кто-то будет подделывать анализы никому не известной девушки. Аврора — не кинозвезда даже не охотница за приданым. Наоборот, думаю, она всё бы отдала, лишь бы её малыш был всё-таки от любимого супруга.

Недаром она до сих пор думает о нём, мечтая увидеть могилку. Поплакать, принести цветы. Даже после всего, что он с ней сделал.

А меня, скорее всего, ненавидит жгучей яростью.

— Хорошо. Куда подъехать?

— В клинику. Но через час я уйду. Рабочий день, понимаете ли…

— Ждите. Уже еду.

Отбиваю вызов.

Подождёт, даже если я опоздаю. А если посмеет уйти из кабинета — притащу назад за волосы. Мне нужен этот конверт немедленно. Прямо сейчас.

Выдыхаю, хватая с комода брелок от внедорожника.

Что ж, этот анализ — как нельзя кстати. Если выяснится, что Аврора действительно носит под сердцем моего ребёнка, то меня уже ничего не остановит.

Арчибальдов хочет погулять на свадьбе?

Что ж, он её получит.

И я женюсь на Авроре Лозинской, чтобы, наконец, он оставил её в покое. И чтобы навсегда прибрать к своим рукам эту серую Мышку. Сделать своей заложницей. Навсегда.

А уж хочет она этого, или нет — меня не волнует.

Я заставлю её полюбить себя.

Демон

*****

— Добрый вечер, Марк Аркадьевич.

Отпихиваю последнего пациента от двери врача и с силой врываюсь внутрь кабинета. Трясущийся мужичок в застиранной футболке какого-то грязно-голубого цвета влетает вслед за мной, тяжело дыша:

— Эй, вы за мной будете!

— Остынь, я уже занимал.

Вытаскиваю ладонь вперёд, толкая мужчину во впалую грудь, и недовольно морщусь. Что этому побитому молью человеку тут вообще понадобилось? Насколько я знаю, услуги клиники Марка Аркадьевича стоят совсем недёшево, а этот индивид совсем не похож на богача.

Но нервы у мужика шалят знатно — над верхней трясущейся, словно в центрифуге губой высыпали капельки пота, а в глазах застыл какой-то ледяной ужас.

— Наум Аронович, я вас приму, не волнуйтесь.

Врач, чуть прищурившись, опускает ладонь на тонкое плечо трясущегося мужика. Он неловко икает, покосившись на меня, и с придыханием спрашивает:

— Ну, скажите уже, Марк Аркадьевич, моя Сарочка мне изменила?

— Давайте поговорим чуть позднее. Подождите пару минут за дверью.

— Я не могу. Я три ночи не сплю уже. Плохо мне, Марк Аркадьевич. Побойтесь Бога, не тяните. Просто скажите.

Грохается на колени перед растерянным врачом, и я отшатываюсь назад.

М-да, похоже, не только у меня проблемы с женщинами. Этому-то побитому молью мужику досталось похлеще моего — видно, подбросила ему жена чужого ребёнка нянчить. Вон как посерел, того и гляди в обморок грохнется.

И это будет на моей совести.

Что-то многовато на неё в последнее время свалилось. Так, гляди, и на путь исправления стану. Завяжу с теневым бизнесом, пошлю Арчи куда подальше и уеду куда-нибудь в деревню, морковку на ферме выращивать.

— Наум Аронович, присядьте.

Врач умоляюще поднимает на меня глаза, и я сцепливаю зубы. Ладно уж, подожду, пока этот горе-папаша всё же узнает, от кого забеременела его Сарочка, а уж потом вытрясу всю информацию об Авроре из Марка Аркадьевича.

— С-с-с-скаж-жите только, и я пойду.

Бормочет, заикаясь, принимая из рук доктора стакан с водой.

Выхожу из кабинета, тактично прикрыв за собой дверь, и поднимаю глаза на плакат — улыбающаяся женщина поглаживает свой огромный беременный живот, а счастливый отец стоит чуть позади, с огромным букетом. А ведь всё так и есть. Только женщина может уверенно сказать, от кого она забеременела.

Ну, если она, конечно, не отъявленная шалава.

И я уверен, что Аврора, в глубине души прекрасно знает, кто отец её ребёнка. Остаётся надеяться, что Лоза перед смертью сказал мне правду — он больше не имел интимных отношений со своей женой после той волшебной ночи, когда она растаяла в моих руках, как молочный шоколад.

И я сейчас узнаю.

Наверняка. На все сто процентов.

И от этого результата будет зависеть абсолютно всё.

— Это правда?

В щёлке двери я наблюдаю какого-то оттаявшего, растёкшегося Наума Ароновича. Он сжимает в своих руках плотный конверт, отчаянно прижимая его к своей впалой груди.

— Результаты у вас, Наум Аронович. Сразу из лаборатории. Вы сами вскрывали конверт. Ошибки быть не может.

— Значит, дочки не мои, а этот малыш — мой?

Сглатывает слюну, и я вижу, как в его глазах копятся слёзы. Он поднимает лицо к потолку, щурясь от ламп дневного света, и принимается обмахиваться толстым конвертом.

— Да, простите, но это так. Две старшие дочери не от вас. А сейчас Сара Измаиловна беременна вашим ребёнком. И это, скорее всего, мальчик. Ошибка исключена. Примите мои сожаления…

— К чёрту!

Мужик в голубой футболке выдыхает слишком грубо. Судорожно всхлипывает так, что у меня по позвонку пробегают колючие разряды, грозясь тут же разорваться толпой огромных мурашек.

— Простите.

Приоткрываю створку, изумлённо наблюдая за картиной. Вот так жёнушка попалась этому Казанове! Родила ему уже двух детей и, как оказывается, они вовсе не его. Да, попал мужик.

С такой стервой как теперь дальше жить?

— Да пофиг! Марк Аркадьевич, вы не понимаете! Какая разница, от кого девчонки родились? Обе тёмные, смуглые, как моя Сарочка. Меня любят безмерно. Но они — девочки. Подрастут — и выпорхнут из семьи, сменив фамилию. А тут — сын. Это гордость, наследник. И он — мой!