Итак, впереди было три часа езды на реанимобиле по горам и долам и затем четыре часа полета до Мюнхена. Ровно в восемь утра мы осторожно и плавно переложили нашего пациента с кровати на носилки. Пауза.

Отлично, все показатели оптимальные, и мы с Богом выдвинулись в путь.

Как обычно, вся площадь перед входом в больницу была заполнена людьми, мужчинами и женщинами в форме и в гражданской одежде, многие были с оружием. Все были молчаливо сосредоточенны, готовы помочь и выполнить любые наши указания. В неестественной тишине, контролируя все соединения, все катетеры и аппараты, мы плавно занесли пациента в реанимобиль, произвели контрольную оценку всех показателей жизнедеятельности нашего полковника и начали движение.

Мы и не заметили, как стало абсолютно светло. Правда, утро было серое, пасмурное, слезливо-дождливое, как настроение провожающих.

Выстроилась колонна. Все понимали, что весть о том, что покушение не удалось в полной мере и полковника могут спасти, уже не была секретом ни для друзей, ни для врагов. А значит, в горах нас могли ждать разные сюрпризы – и очень даже не радостные. Что ж, нам оставалось лишь уповать на Бога и охрану.

Колонна двинулась. Движение было медленным и монотонным, оберегающим раненого от тряски и ускорений. Нудное пикание монитора и жужжание аппарата вентиляции неумолимо клонило ко сну (особенно учитывая тот факт, что мы не спали уже двое суток). И только неровности дороги и крутые повороты на серпантинах периодически взбадривали нас.

Взрыв и беспорядочные автоматные очереди прозвучали уже перед самым выездом в долину. А дальше – рывок машины и бешеная гонка. Мы навалились на пациента, чтобы его не смело с носилок (несмотря на хорошую фиксацию) и не вылетели все наши катетеры и аппараты. Тряска продолжалась не более трех-пяти минут, затем движение вновь стало плавным и спокойным. Мы не могли видеть происходящего вокруг, окна в салоне были непрозрачные, да и не до любопытства было – не потерять бы раненого. Двое бойцов, что сидели в кабине шофера, заглянули к нам в салон.

– Не волнуйтесь, доктора, все нормально. Как наш родственник? Мы не сильно трясли его?

– Все хорошо, пациент в полном порядке.

– Ну и хорошо, доктор. Скоро будем в аэропорту.

Я вспомнил аналогичную ситуацию в Ингушетии. Тогда мы эвакуировали тяжело раненного из Назрани в Москву. Колонна двигалась по узкой дороге, из Назрани в аэропорт Магас. Вдруг боковым зрением, как в замедленной съемке, я увидел, что по перпендикулярной к основной трассе дороге на наш реанимобиль мчится белая «девятка» с полностью тонированными стеклами и явным намерением врезаться в бок нашей машины. В тот же момент из колонны сопровождения вырвался громадный черный внедорожник и протаранил эту «девятку». Затем клубы пыли, и мы проносимся дальше, оставляя в неизвестности все происходящее. Да, грамотные были в сопровождении бойцы.

Ровно в десять сорок пять мы подъехали к борту «Howker-800». Мы медленно, со всей работающей аппаратурой, выгрузились из реанимобиля на летное поле, проверили все катетеры и состояние пациента, после чего так же медленно и аккуратно погрузились в самолет.

Вдруг в салон вошли господин Кутухов и Гриша Залман.

– Мы летим с Анваром (так звали пострадавшего полковника), – поставил нас перед фактом господин Кутухов. В принципе, вполне обычная ситуация – мы всегда брали на борт родственников пострадавших (одного или двух). Но сейчас дело принимало неожиданный поворот. Самолет был не из самых больших, так что, помимо двух летчиков, стюардессы, раненого, врачей и жены Анвара, два лишних человека были явным перебором.

– Господин Кутухов, конечно же, вы летите с нами, но, поверьте, господин Залман будет лишним – нам будет очень трудно работать в такой тесноте.

– Слушай, я сказал – Залман летит с нами. Все.

Обстановочка тихо накалялась. Это тебе не бойцы и не бандиты. Здесь абсолютно другой расклад.

«Баран, упертый и тупой, одуревший от своих денег и власти, решил – значит, так и будет», – подумал я, сразу же «прокачал» ситуацию и понял: будем спорить – все сорвется. И наплевать было Кутухову на здоровье своего родича, если его «я» будет ущемлено какими-то докторишками, которым он платит. Именно он, такой великий и значимый.

– Господин Кутухов, где сядет господин Залман? – спросил Иван.

– Не волнуйтесь, молодой человек, – издевательски-ерническим голосом ответил Залман. – Я найду себе место и никому не помешаю.

Тут нашего Ивана прорвало.

– Послушайте, я вам не молодой человек, во-первых, я – врач, и для вас я – Иван Кириллович, а во-вторых, я старше вас, так что оставьте такой тон для своих слуг. Где вы будете располагаться?

– Дорогой Иван Кириллович, – запел Залман елейным голоском, – я сяду в туалете и никому не буду мешать. Думаю, что четыре часа все потерпят.

Туалет находился в конце салона, и, сидя там, Залман действительно никому не мешал. Полет прошел как по нотам, без всяких импровизаций. Жена Анвара сидела в черном платке, погруженная в свое горе, и не замечала никого вокруг. Лет двадцати пяти, в длинном черном платье и черных туфельках без каблучков, она была похожа на загнанную горную козочку. Господин Кутухов проспал все четыре часа, не беспокоя нас. Залман, как верный сторожевой пес, не смыкал глаз и, сидя на унитазе, при открытой двери, четко фиксировал каждое наше движение. Мы же неотрывно следили за показаниями мониторов, аппарата ИВЛ и работой автоматических шприцев.

Периодически в салоне появлялась Машенька, подкрепляя наш тонус крепким, прекрасно сваренным кофе. Но было не до Машеньки – напряжение не оставляло нас ни на минуту, в том числе благодаря Залману. Гаденыш явно ждал наших промахов и оплошностей, чтобы потом доложить своему хозяину.

Но все завершилось благополучно. На летном поле нас уже ждали немецкие врачи. Как обычно, перед передачей пациента и его выгрузкой из самолета коллеги поднялись на борт, сверили все наши записи с трендами монитора и аппарата искусственной вентиляции легких и лишь после этого приступили к выгрузке больного.

Наступило время прощания с Кутуховым. После заправки самолета мы сразу же улетали в Москву. Сумма гонорара была оговорена при получении заказа, и поэтому мы ждали завершающего аккорда. Но тут начались импровизации. Мы получили на руки ровно две трети от причитающихся нам денег. Я опешил.