Следующее утро началось с большого шухера. Академик был вне себя. От злости его тонкие ехидные губки стали еще тоньше и, казалось, совсем исчезли. Он с ненавистью смотрел на меня, понимая, откуда дует ветер. Понимал, но ничего не мог сделать, ибо команда пришла сверху, с самого верху, и обсуждать ее академику было просто опасно.

– Артем Сергеевич, вам поручено организовать транспортировку пациента в нейрохирургический и реабилитационный центр города Кельна. Да, кстати, не там ли вы проходили стажировку, еще когда служили в армии?

– Там, Владлен Владимирович.

– Понятно. Интересно, как российские спецслужбы могли отпускать вас, полковника с боевым опытом и носителя государственных тайн, в страну НАТО на учебу?

– Владлен Владимирович, так я же не просто был полковником медицинской службы, а еще и полковником спецслужбы.

После моего издевательского ответа академик со взглядом, обещавшим мне множество интересного на очередном этапе моей жизни, не произнеся более ни слова, покинул отделение вместе с толпой своих учеников.

В плане транспортировки это был не самый тяжелый пациент. Тем более мы сами готовили его к полету. Деньги за самолет Фаина Наумовна принесла сама – это была немалая сумма. Мы с моим напарником заранее установили всю реанимационную аппаратуру на борту бизнес-джета, превратив его тем самым в настоящую реанимационную палату. Набор оборудования не отличался по качеству от нашей реанимации, только вся аппаратура была компактной и приспособленной для использования в ограниченном пространстве, она работала на батареях в течение трех-четырех часов. Для нас с моим коллегой и напарником это была рутина, и за эту рутину мы получали очень хорошие деньги.

Фаина Наумовна решила прилететь в Кельн позже. И это еще более облегчило нам задачу.

Дальнейшие события развивались без драматического накала. Антибиотики для лечения суперинфекции должны были быть из пяти групп. Одного антибиотика не было в Германии, и через два дня его доставили из Англии. Сам пациент был бактериальной бомбой, новым российским биологическим оружием, так как распостранение резистентных микробов по клинике грозило ее закрытием. Поэтому в палату к пациенту заходили, облачаясь в подобие противочумных костюмов, и при выходе через тамбур эти костюмы снимались, упаковывались в мешки и в последующем сжигались.

Но пациент выздоровел. У него оставался легкий правосторонний паралич, но при этом интеллектуально он был полностью сохранен и вернулся к своей любимой работе.

Это был очередной триумф академика Плавникова. Он блестяще спас пациента, он вовремя отправил его на реабилитацию после завершения блестяще выполненного этапа нейрохирургического лечения, и как результат – еще одна спасенная академиком душа. Естественно, что нас, простых смертных, в сиянии лучей славы академика никто не вспоминал ни плохим, ни добрым словом. Кроме самого Владлена Владимировича, для которого я стал злейшим врагом. Он прекрасно знал, что был единственным из его команды, кто знал подноготную его побед, и единственным, кто его не боялся.

Как всегда, в пятницу утром, и как всегда, неожиданно, я узнал, что исполняющий обязанности руководителя клиники готовит подарок мне и моему отделению. Наш молодой гений нейрохирургии улетел в Приволжск и там прооперировал сына крупного госчиновника-бизнесмена. Сейчас талантливый врач и трудяга (каких мало встретишь в наше время) Александр Кирш вместе с бригадой МЧС готовился транспортировать к нам в клинику (и, соответственно, во вверенное мне отделение) плод своих гениальных рук.

Мальчику девятнадцати лет страшно не повезло. Он неудачно нырнул, при этом поломал шейный отдел позвоночника, потерял сознание и захлебнулся. Его вытащили практически сразу, и тут же грамотно оказали ему первую помощь. Он пришел в сознание, начал сам дышать, но ни руки, ни ноги у него не работали, он перестал чувствовать свое тело.

Александр Кирш прооперировал парня. Операция была жизнеспасающей Нужно было стабилизировать позвоночник, иначе поломанные и нефиксированные позвонки продолжали бы травмировать спинной мозг, что привело бы к отеку, который перешел бы на ствол головного мозга, и тогда – смерть. Фиксация была выполнена качественно, но при операции был обнаружен разрыв спинного мозга. Началась борьба за жизнь парня.

Я знал, что самое страшное впереди, и это «впереди» должно было происходить в моем отделении. Все было готово к приему, однако вылет задерживался. Над Москвой носились черные тучи, подгоняемые шквалистым ветром, периодически обрушивая водопады на землю, превращая улицы и скверы в море.

В пять вечера, оставив все инструкции дежурной бригаде, я поехал домой. Конечно, я должен был сам встретить пациента, исходя уже только из политеса (прогнуться перед и. о. – запомнит и оценит, прогнуться перед папой-олигархом – больше заплатит), но не мог.

Через четыре часа предстояла тяжелая транспортировка раненного в голову джигита – его везли с гор Приэльбрусья в славный город Мюнхен. Раненый член крупного и богатого семейного клана занимал высокий пост в силовых структурах маленькой, но очень гордой кавказской республики. И хотя республика не была на слуху, в ее котле варились еще те страсти и интриги. Молодой полковник был подстрелен двое суток назад, находился в коме и лежал в центральной республиканской больнице, чем-то до боли напоминающей центральную районную больницу в маленьком провинциальном городке – во всей ее нищете и убогости.

Гордые джигиты не жалели денег на личные самолеты и супердорогие автомобили, на громадные особняки в Москве и Италии, но не хотели ни копейки тратить на больницу, гордо носящую имя Республиканской клинической больницы, в которую периодически попадали их близкие, друзья и порой они сами. Они надеялись, что можно нанять «белого хабиба» из Москвы, который за двадцать копеек прилетит на их самолете и отвезет несчастного или в Москву, или, что вероятнее, в Германию, Швейцарию, или в Израиль.

При этом они очень любили рассказывать на эту тему анекдот.

Встречаются два джигита, и один говорит другому:

– Слушай, Мага, вчера отдал врачу целую тысячу рублей, чтоб вылечил, и он вылечил.

– Вах, Арсен, а я вчера отдал судье сто тысяч долларов, чтобы не посадил, и он не посадил.

– А почему, Мага, такая разница? А потому, что мы любим свободу больше, чем жизнь.

Из всего Кавказа только в Чечне все проходило по другому сценарию. Несколько лет назад умными чеченскими парнями было принято решение уменьшить свою зависимость от федералов не только в политических и финансовых вопросах, но и в социальных. Каждый год пятьдесят лучших студентов Грозненского университета посылали в университеты Германии на обучение по различным специальностям, в том числе и медицине. Мой друг возглавлял отбор этих студентов для обучения на медицинских факультетах и рассказывал, что никакие деньги и никакой блат не могли помочь соискателям – только их мозги. Такова была воля президента Чечни и премьер-министра. Республика оплачивала все – и проживание, и обучение, и стипендии. После окончания немецких университетов ребята должны были отработать десять лет в республике по выбранной специальности. Но если они решали остаться в Германии, то должны были выплатить всю сумму, потраченную на них, плюс процент, как за банковский кредит. Гарантией выполнения контракта была ментальность нации и громадное чувство ответственности перед оставшимися родственниками. Мало того, больницы Грозного и Гудермеса стали оснащаться медицинской техникой на высшем для этого региона уровне. Прилетая теперь в эти города, не нужно было везти с собой целый воз и маленькую тележку оборудования и медикаментов. Я думаю, лет через пять-десять весь Кавказ будет лечиться в Чечне. И тогда ой как много московских врачей почувствуют это на своем кошельке. Но все это – в будущем, а сейчас мне нужно было лететь за нашим джигитом: никак я не мог встретить доктора Кирша и его пациента.