— Ладно, — сказал Мико и пошел искать под стеной, где они их оставили.

Мэйв сняла туфли на каблуках, сначала один, потом другой, и поставила их на каменную ограду. В темноте их очертания казались нелепыми.

— Захвачу на обратном пути, — сказала она, спрыгнула на песок и побежала прямо туда, где все было залито ярким светом луны. Ее распущенные волосы струились по спине, а тонкая юбка взлетала выше колен.

— Вот что делает луна с некоторыми, — сказал Комин, неторопливо шедший вместе с Мико позади.

— Вот это девушка! — сказал Мико.

— Нравится тебе? — спросил Комин будто так, между прочим.

— Еще бы, — ответил Мико, стараясь не показать своих чувств.

— И мне тоже, — сказал Комин.

— Вот уж никогда бы не поверил, — сказал Мико немного более резко, чем нужно. «Как он позволяет себе с ней разговаривать! Отвечать ей! Будто он ее отец».

— Всяко бывает, — прозаично ответил Комин.

Мэйв остановилась, упершись руками в колени.

— А ну, поторапливайтесь! — крикнула она. — Тащитесь, прямо как на поминки.

Они догнали ее. Теперь согнувшиеся фигуры были уже совсем близко. Повсюду виднелись нарытые кучи мокрого песка. Одни смеялись, другие были серьезны, особенно мужчины, когда собирались по нескольку человек вместе. Но стоило появиться между ними девушке, как сразу же начинался смех, крики, притворный визг.

— Томмин Тэди, ты рукам воли не давай!

— Не буду, не буду.

— Вот тебе.

— Интересно, чем это пескорои там занимаются под прикрытием скалы?

Томмин Тэди, заработав пощечину, отскакивает назад, хватаясь за щеку. В тишине удар разносится, как пушечный выстрел. Общий смех. Томмин Тэди представляется, что у него сломана челюсть, и, шатаясь, ходит по кругу. Со всех сторон доносятся приветствия:

— А, это ты, Комин? Что это за страшную штуку ты приволок? Ты называешь это лопатой?!

— Нет, а Мэйв-то! Послушай, Мэйв, ты что это таскаешь за собой маленького Мико? Совращением малолетних занялась, что ли?

— Хорош маленький! Пожалуй, побольше моего отца будет!

Все это безобидно и весело. И ночь была чудесная и серебристая. Даже самые грубые голоса звучали здесь мелодично, и казалось, что обманчивый свет луны сглаживает все резкие линии и заливает голубовато-зеленым сиянием громоздкие бурые скалы, покрытые водорослями. Вокруг было очень тихо, не слышно ни топота шагов, ни стука лопат о камень.

Только изредка раздавался какой-то странный, всхлипывающий звук, когда ботинок увязал в мокром песке, да чавканье и плеск, когда его вытаскивали.

— Вот! Лучше не придумаешь, — сказал Комин, выбирая себе место.

Он нагнулся, держа наготове свой загнутый нож.

— Теперь смотри, Мико.

Мико нагнулся рядом с ним. Комин воткнул нож в песок, выждал секунду, отвел нож в сторону и вытащил. На загнутом конце извивалась рыбка, похожая на обрывок серебристой тесьмы.

— Вот, — сказал он, — это и есть песчаный угорь.

Мико взял пескороя пальцами и поднял кверху, так что на него упал свет. Это была очаровательная серебряная рыбка, вершка четыре длиной, узенькая и заостренная, как лезвие перочинного ножа. Самая настоящая рыбка с длинной, суживающейся головкой и жабрами. И глаза на месте, и хвост есть. «В чем же разница между пескороем и обычной рыбой — хоть гром меня разрази, не знаю. Разве только, что он такой узенький и гладкий». Мико и не заметил, что вокруг него все прекратили работу и наблюдают за тем, как он тщательно изучает пескороя. Он посмотрел на Комина.

— Какой же это угорь? — сказал Мико. — Просто какая-то поганая рыбешка.

Тут последовал такой взрыв хохота, что, наверно, и в Ньюфаундленде слышно было. Даже Комин улыбнулся.

— Чего это вы нашли смешного? — слегка обиделся Мико.

— Ничего мы не нашли смешного, — сказала Мэйв. — А за что ты бедного пескороя обзываешь?

— Да, — не успокаивался Мико. — А чего вы их угрями называете, раз они рыбы?

— А угорь что, по-твоему, не рыба? — спросила Мэйв.

Мико хотел было что-то ответить, но, поразмыслив немного, решил лучше промолчать и сам захохотал.

— Ладно, — сказал он, — только все равно странно как-то.

И принялся копать пескороев.

Никто не знает, откуда появляются вдруг пескорои, глубоко зарывшись в песке отмели. Их никогда не найдешь здесь раньше положенного срока. У них есть свои определенные места на отмели, и в полнолуние они неизменно бывают там. Вот и все, что о них известно. Никто не интересовался, бывают ли они там и в другое время. Вернее всего, что нет. Во всяком случае, для своего появления они выбрали удивительно удачное время. На отмели осенью в полнолуние чудо как хорошо. Запустите руку в песок и, когда почувствуете, что между пальцами извивается какая-то непонятная штука, тащите — вы вытащите пригоршню песка, в котором копошатся маленькие рыбки. Когда делаешь это впервые, испытываешь ощущение, будто мурашки по спине бегут: вытаскиваешь руки, а в них, оказывается, полным-полно трепещущих, покрытых песком рыбок. В песке пескорои передвигаются с той же скоростью, что и в воде. Это удивительное явление. А если вытащить их из песка рукой, или лопатой, или изогнутым ножом, они сначала трепещут, а потом замирают и делаются похожи на серебряные монетки, которым искусный мастер придал диковинную форму. Но к чему им песок, если они так же хорошо приспособлены к жизни в море? И уходят ли они когда-нибудь из песка? Или, может быть, они приходят сюда метать икру или еще за чем-нибудь? Не знаю, и никто не знает, и очень мало кого это интересует. Главное — это быть на месте в нужный момент, и выкапывать их, и наполнять банки, ведра, а если хочешь, то нагружать ими и тележки, запряженные осликами. Ну а если устанете копать, рядом всегда найдется девушка, и может статься, что она невзначай заденет вас бедром, а может, прядь ее волос коснется вашей щеки или, когда вы копаете, ваши руки встретятся в песке в горячем пожатии, которого даже грудам холодного песка не охладить; и сердце замрет на миг, а потом глухо застучит, так что придется облизнуть пересохшие губы, а в голове мелькнет мысль: «Слава Богу, ночь что надо!» И начнете перебирать в уме все укромные уголки по