— Позволю себе напомнить о нашем обоюдном интересе в этой операции. Не говорите мне, как собираетесь действовать; просто скажите, когда все будет сделано. Вам хорошо известно, что ваша карьера у меня в руках.

— Разве это стоит подчеркивать?

— Еще как. Поскольку так уж случилось, что где-то в Министерстве внутренних дел кто-то точно так же держит в руках мою карьеру.

Стевенен попытался успокоить и его, и себя:

— Ничего не потеряно, если Кост пошел к Мальберу, но не сообщил об этом комиссару Дамиани, своему начальнику отдела. Очень вероятно, что он пытается защитить лейтенанта Обена, которого мы в настоящее время держим под контролем.

— Невозможно полагаться только на их дружбу, нам надо обеспечить себе тылы.

Директор не решался пояснить свою мысль. На другом конце телефонной линии комиссар Стевенен знал, что шаг, на который придется пойти, упоминается в качестве крайней меры.

— Напугайте его, — отрубил директор.

И что сие значит? Как прикажете напугать полицейского из 93-го?

Ронан был из тех людей, что не узна́ют девушку, с которой спали, даже столкнувшись с ней всего неделю спустя, одетой в те же самые шмотки. Поэтому Сэм ни капли не удивился, обнаружив, что появившееся на компьютере фото Камиллы Сультье не вызвало у того никакой реакции. Больше всего его тревожило молчание Коста, так как — в этом он был уверен — эту девушку знали они все.

Плакат с пропавшими, снятый со стены в зале ожидания для потерпевших и расстеленный на рабочем столе Сэма, сделался предметом всеобщего внимания. И снова между фотографией, сделанной полицейскими службами в тот единственный раз, когда девушка была задержана за наркотики, и другой — предоставленной семьей Сультье службе поиска, не было ничего общего. Кривая улыбка, приспособленная к отсутствию части зубов, и грустный взгляд, из которого исчезло все будущее. Де Риттер удивленно повернулась к Сэму:

— И с таким лицом она расплачивается собой? Да ее даже потискать и то не захочется!

— Ты, конечно, извинишь коллег, которым не особенно хочется следить за наркоманами на улице… Тебе достаточно прогуляться к выходу станции метро «Шато Руж» в восемнадцатом округе — увидишь прямо картину конца света. Там ты найдешь грузовик спецназа, битком набитый солдатами в броне, и не один. А меньше чем в метре от него, ни от кого не скрываясь, курят плюшки с крэком и обмениваются таблетками мелкие группки одурманенных, изможденных, ослепленных дневным светом, чуть ли не бок о бок с силами правопорядка.

— Бромазепам?

— Ну, например. Чуть мощнее — бупренорфин, кодеин или скенан; их ищешь, если боишься уколов; но и те, и другие для Ла Рош — это так, слабенько. Предвижу твой вопрос: Рош — это название лаборатории, изготовляющей рогипнол — конфеты для наркоманов, вместо героина. И когда узнаёшь, что за дозу продают девственность своего младшего брата, понимаешь, что ничего не можешь сделать. Я хочу сказать, в качестве полицейского. Так что мне не кажется неправдоподобным, что ее задерживали куда больше одного раза.

Кост, что-то царапавший в записной книжке, стараясь ничего не пропустить, объявил:

— Мы с Бедовой сейчас нанесем визит семейству Сультье. Сэм, двигаешь в комиссариат, где занимались малышкой Камиллой, и просишь передать экземпляр ее дела. Я хочу прочитать протокол допроса и узнать, был ли с ней кто-то в тот день. А еще я хочу, чтобы ты позвонил в Ассоциацию родителей — уточнить, известно ли им, что Камилла тусовалась в девяносто третьем среди наркоманов. Ронан, едешь в больницу Жана Вердье — показываешь Бебе Кулибали фотографии Камиллы, Полена и Самоя. Ты рискуешь быть посланным куда подальше, но с точки зрения процедуры без этого не обойтись. Управиться нужно за два часа.

Кост схватил пальто, чувствуя на себе взгляд Сэма, с которым не хотел встречаться. Он просто надеялся, что коллега ему доверяет.

* * *

Перед тем как выйти из управления для высокоинтеллектуальной беседы с евнухом, Ронан присел на стол Сэма. Прежде всего потому, что знал, что тот это ненавидит, но также и потому, что размышлял, сколько еще времени они собираются играть эту комедию.

— Кажется, я не единственный.

— Уточни, как сказал бы Кост.

— Не единственный, кто узнал малышку из наркопритона в Лила. Ту, которую Брахим опознал как Камиллу Сультье.

— А вот тут ты меня удивил. Я и вправду думал, что каждые двадцать четыре часа ты стираешь жесткий диск своей памяти.

— Не в том случае, когда моего приятеля Сэма едва не вытошнило перед притоном в день начала первого дела. Если все хорошо помню даже я, то и ты, и Кост помните уж точно. Думаешь, он от нас что-то скрывает?

— Нет, и ты тоже так не думаешь. Более того, я считаю, что он нас от чего-то защищает.

— Такое возможно. Итак, ждем, когда он решится просветить нас.

Кост никогда не считал эту свою особенность недостатком, но так оно и было: он не запоминал названия улиц. Что касаемо городов, входящих в департамент, у него получилось приклеить каждому свое название, но с улицами такое оказалось невозможно. Капитан знал их как полицейский, ориентировался по воспоминаниям о преступлениях, когда-либо совершенных там.

Бобиньи, станция «Шемен-Вер» — все это ему ничего не говорило. Зато он ни за что не забыл бы дело мальчишки, найденного под холодильником, выброшенным с 24-го этажа одного из небоскребов на патрульных полицейских. Он помнил цвет его школьного портфеля, когда они приподняли тяжелый агрегат, но название улицы — никак.

Де Риттер задействовала навигатор, поняв, что от Коста ей не будет никакой помощи и что жилище семейства Сультье на возвышенности Сен-Клу могло бы с таким же успехом находиться в Индии, судя по тому, что он знал об этом. По-видимому, все, что находится за пределами окружной дороги, его не касалось.

Они покинули Бобиньи и двинулись вдоль кладбища Пантен по проспекту Жана Жореса. Для Коста, у которого название выскочило из памяти, это была лишь проклятая длинная прямая линия, нашпигованная африканскими подпольными клубами, где почти каждое воскресное утро случаются истории с пьянкой и приставаниями, неизменно заканчивающиеся поножовщиной.

Де Риттер выехала из Пантена, и указатель, показывающий, что они въезжают в Париж, известил Коста, что начиная с этого мгновения он больше ничего не узнает, за исключением главных исторических памятников. О столице капитан знал не больше какого-нибудь японского туриста.

Конца говорильне по радио, кажется, не предвиделось, и Йоханна сделала звук погромче. Главной темой в программе оказались восставший из мертвых в Институте судебно-медицинской экспертизы и самовозгорание в Пре-Сен-Жерве, и огорченный Кост сделал звук потише. Тишина сделалась невыносимой, время от времени прерываясь металлическим голосом навигатора, предупреждающим, что скоро надо будет свернуть направо или налево.