Мозгу было очень сложно понять, что мое тело, руки и ноги не отзываются на его сигналы. Благодаря этому первое время у меня не было никакого стресса по этому поводу. Мой мозг думал, что все работает. Когда доктор поднимал мою руку, я шевелила пальцами. Точнее, мне казалось, что я ими шевелила. Я это чувствовала. А, глянув на руку, видела, что пальцы совершенно неподвижны. Дааа, мозг это сила.

Следующие три недели врачи и их ассистенты поднимали и опускали мои ноги и руки, кололи меня чем-то острым, гладили чем-то мягким, прикасались ко мне горячим и холодным. Как оказалось, все это нейро-тестирование проводилось для того, чтобы узнать, какие из миллиардов нервных окончаний у меня, может быть, все-таки еще работают.

Ноль. Полный zero. Не работает ничего.

Постепенное осознание ужаса моего теперешнего положения парализовало меня не только физически, но и отвратительным холодным ужом безысходности и отчаяния влезло ко мне в душу.

Операция прошла успешно. Как мне объяснили, мой пятый и шестой позвонки были собраны по кусочкам и закреплены титановыми пластинами с двумя кольцами.

Кости срастутся, в этом нет ничего страшного. При аварии, как мне рассказали, моя машина перевернулась 9 раз, и меня нашли вниз головой на пассажирском сидении. Авария создала стоячий трафик34, который вся полиция Чикаго разруливала 9 часов. Раздробленные куски шейной кости хирурги 9 длинных часов доставали из моего спинного мозга. Это намного серьезнее, чем просто переломы. Я бы предпочла, чтобы у меня были сломаны все кости в теле. Пусть даже в нескольких местах. Пусть даже раздроблены. Пусть бы все болело. Пусть даже аппарат Елизарова стоял бы на всех конечностях, и долго. Пусть я буду лежать в больнице. Я бы все отдала, только бы снова чувствовать свое тело.

Я плачу и молюсь. Я брошу курить, откажусь от любимого вина. Я буду лучшая мать на свете, и дочь. Я прощу всех. «Пожалуйста!» – шепчу я не переставая.

Через две недели моего нового лежачего осознанного опыта я знала всех медсестер, все смены, всех врачей, их часы работы, их имена. Добрые отзывчивые медсестры всегда пытались приободрить меня. Заходя в палату, они поддерживали мой дух – шутили со мной, чему я была очень благодарна.

Майк и Пол приезжали каждый день посменно. Мамы еще не было. Эти двое мужчин существовали на адреналине. Майк, все еще волнуясь, и Пол, продолжая клясться мне в любви и рассказывая о своих контактах со светилами и профессорами американской нейрохирургии.

Он часто оставался допоздна, лежал со мной в кровати, крепко обняв меня. Приносил всякие вкусности, которые мне все еще запрещали доктора. Он по капле выдавливал арбуз мне в рот и мазал шоколадом мои губы, потому что я не могла глотать, это был мой единственный десерт. Мне нельзя было ни есть, ни пить, но целоваться я могла.

Мы целовались часами. И не только… Здесь я отдам должное эротической фантазии Пола. Хотя в то время, сразу после аварии, я ничего не ощущала ниже шеи, он давал мне возможность насладиться своей любовью. И опять-таки благодаря нашему серому веществу и его способности воспринимать окружение визуально и обонятельно, я возбуждалась от его запаха, видя его обнаженное мускулистое тело. Каждый вечер он, заперев дверь, пультом поднимал верхнюю часть кровати, приводя меня в полусидячее положение, чтобы я, не наклоняя головы, могла видеть, что он делал со мной там, внизу. Его красное возбужденное лицо, горячее дыхание, крепкие нежные руки, все, чего я не чувствовала, но видела и помнила, доводили меня до сумасшествия. Оргазмы случались у меня в голове. Всеобъемлющее чувство любви и расслабления окутывало меня теплом, и я засыпала.

Уровень комфорта между нашими телами был настолько велик, что ни его, ни меня не волновали трубки, воткнутые повсюду в мое тело. Ни пищевая в носу, ни мочеиспускательная.

Он нежно и заботливо брал меня как хотел. Мое мягкое, податливое и беспомощное тело сводило его с ума. Эта высшая форма владения и подчинения доводила его до безумия. Он был полным хозяином положения. Такое податливое тело может доставить мужчине совершенно особенное удовольствие. Абсолютное владение.

Оральный секс, обычно такой резкий и жесткий, теперь стал медленным, аккуратным и неглубоким. Пол знал, что я могу задохнуться, поэтому был очень осторожен, хотя, конечно, у него часто срывало голову. Медленность и осторожность нам вообще была не свойственна, и для нас это стало открытием чувственности и интимности нашего нового вынужденного сексуального опыта. Пол существовал на адреналине.

Вдобавок, я верила всему, что он говорил. Мне было приятно, что у меня есть мужчина, который обо мне так заботится. Но иногда, казалось, он меня любил, иногда – наказывал за что-то, а иногда мстил и потом снова любил. Мне перестало это нравиться. Не та какая-то это любовь. Не то…

Ко мне также стала приходить моя босс, менеджер из компании, в которой я работаю, Джейн. Раньше мы никогда не были близки. Но поскольку где-то глубоко в венах ее далеких предков текло 15% польской крови, то ко мне она относилась немного иначе, чем к остальным подчиненным. Она сделала мне маникюр. Наконец-то! Кокосовыми маслами она массировала мои обездвиженные руки и ноги, приговаривая, что «нужно просто разогнать кровь. Все будет хорошо, Летта, ты нам нужна». Я от нее такого не ожидала, никогда не думала, что у нее такое доброе сердце. В офисе она всегда казалась чересчур эрудированной и слегка высокомерной.

Также мне сказали, что пока моя мать была в Доминикане, Джейн иногда привозила, а чаще заказывала еду моим детям, которые остались одни. Старшему было семнадцать, младшему тринадцать. Как позже оказалось, Пол, проживший с нами два года, только иногда им позванивал. За них я не особо переживала, в том возрасте они уже были достаточно самостоятельными и ответственными парнями. Я воспитала их хорошо.

Еще где-то через две недели врачи сообщили, что меня перевезут в реабилитационный центр тут же, в Сити, и там я буду проходить интенсивную терапию по восстановлению.

– Завтра мы вас выписываем. Нужно организовать перевозку и все соответствующие бумаги. Будем вас готовить к выписке, – я посмотрела на Пола.

– Как замечательно, что ты у меня есть, – говорю я. – Ты поедешь со мной, правда? – спросила я его.

– Ммм… Ты знаешь… Завтра, как раз-таки, я собирался забрать яхту из хранилища. Сезон открылся месяц назад. Это очень важно, ты же знаешь, как к этому относится менеджмент бухты, – нервно мял он свои руки. – Я бы с удовольствием, но не могу. Завтра – ну никак. Но я обязательно первым делом прилечу, как только освобожусь! – поцеловал он меня в лоб. – See you later, baby,35 – и отчалил мой капитан, оставляя меня одну в этой холодной палате.

Когда пришло время доставать эту противную, вечно торчащую из моего носа пищевую трубку, меня повезли на рентген, смотреть, могу ли я глотать. Привязанную ремнями, меня ставили в вертикальное положение и просвечивали рентгеном. Каждые две минуты медсестра засовывала мне в рот чайную ложку детского пюре и смотрела на экране компьютера, как работают мои глотательные рефлексы.