В религиозных сектах члены могут подвергаться строгому регулированию режима питания и дресс-кода, а также изнурительным допросам, касающимся их прегрешений против этих правил. Аналогичным образом пострадавшие, подвергающиеся сексуальному и домашнему насилию, часто говорят о длительных периодах депривации сна во время допросов с пристрастием, а также пристальном надзоре за их одеждой, внешностью, массой тела и режимом питания. И почти всегда, когда дело касается пленниц, будь то в политической сфере или семейной жизни, контроль над телом включает сексуальные угрозы и преступления. Одна женщина, подвергшаяся домашнему насилию, так описывает свой опыт супружеского изнасилования:

Когда преступник добивается успеха в установлении телесного контроля над жертвой, он становится для нее источником не только страха и унижения, но и утешения. Надежда на еду, водные процедуры, доброе слово или какое-либо другое обыденное благо может стать притягательной для человека, которому достаточно долго в этом отказывают. Преступник может еще сильнее ослабить жертву, приучая ее к вызывающим зависимость веществам или алкоголю. Маленькие поблажки, «даруемые» по прихоти «хозяина», подрывают психологическое сопротивление жертвы намного эффективнее, чем непрерывные лишения и страх.

Патрисия Херст, взятая в заложники террористической ячейкой, рассказывает, как ее покорность вознаграждали небольшими улучшениями условий заключения:

Политзаключенные, знающие о методах принудительного контроля, уделяют особое внимание сохранению своего чувства автономии. Одна из форм сопротивления – отказ повиноваться мелким требованиям или принимать вознаграждения. Голодовка – высшее выражение этого сопротивления. Поскольку заключенный добровольно подвергает себя большим лишениям, чем те, которым подвергает его тюремщик, он утверждает свое чувство целостности и самоконтроля. Психолог Джоэл Димсдейл описывает одну заключенную в нацистском концентрационном лагере, которая постилась в Йом-Кипур[273], чтобы доказать своим тюремщикам, что они ее не сломили[274]. Политзаключенный Натан Щаранский так описывает психологический эффект активного сопротивления:

Использование редких вознаграждений для того, чтобы привязать жертву к преступнику, достигает своей самой изощренной формы в ситуации домашнего насилия. Поскольку никакой физический барьер не препятствует бегству, та может попытаться спастись после вспышки насилия. Часто абьюзер убеждает ее вернуться не дальнейшими угрозами, а извинениями, выражениями любви, обещаниями исправиться и призывам к верности и состраданию. На какой-то момент возникает иллюзия, что баланс сил в отношениях качнулся в противоположную сторону, поскольку абьюзер делает все, что в его силах, чтобы завоевать жертву. Его чувство собственничества не слабеет, зато его выражение радикально трансформируется. Он утверждает, что его доминантное поведение просто доказывает отчаянную потребность в жертве и любовь к ней. Он и сам может в это верить. Более того, он уверяет, что его судьба в ее руках и что она обладает способностью положить конец насилию, предъявив еще больше доказательств своей любви. Уокер отмечает, что фаза «примирения» – важнейший шаг в том чтобы сломить сопротивление женщины, подвергающейся избиениям[276]. Женщина, которой со временем удалось бежать из таких абьюзивных отношений с физическим насилием, рассказывает, как эти редкие вознаграждения привязывали ее к абьюзеру:

Однако для достижения полного господства, как правило, необходимы дополнительные методы. Пока жертва поддерживает любые другие человеческие контакты, власть преступника ограничена. По этой причине все они без исключения стремятся изолировать своих пленниц и пленников от любого другого источника информации, материальной помощи или эмоциональной поддержки. Рассказы политзаключенных полны историй о попытках тюремщиков предотвратить коммуникацию с внешним миром и убедить пленников, что их ближайшие союзники забыли или предали их. Отчеты о семейном насилии также полны рассказов о ревностном надзоре: слежке, подслушивании, перехвате писем или телефонных звонков. Эти меры приводят фактически к одиночному заключению женщины в четырех стенах ее дома. Непрестанно сыпля обвинениями в неверности, абьюзер требует, чтобы жертва доказала ему свою верность путем отказа от работы (а вместе с ней – и от независимого источника дохода), дружеских связей и даже семейных уз.