Эмоциональная связь, которая развивается между избиваемой дома женщиной и ее абьюзером, хоть и сравнима с отношениями заложника и захватчика, обладает уникальными чертами, вытекающими из особой привязанности между жертвой и преступником, когда речь идет о семейном насилии[283]. Заложницу берут в плен внезапно. Она поначалу ничего не знает о своем захватчике или считает его врагом. Под воздействием лишений заложница постепенно утрачивает свою прежнюю систему ценностей; она со временем начинает сочувствовать захватчику и видеть мир с его точки зрения. При домашнем насилии, напротив, жертву захватывают в плен постепенно, путем ухаживания. Аналогичная ситуация возникает в вербовочной технике «бомбардировки любовью», которую практикуют некоторые религиозные секты[284].

Женщина, которая эмоционально привязывается к домашнему абьюзеру, первое время интерпретирует его собственническое внимание как признак страстной любви. Поначалу ей может льстить его повышенный интерес ко всем аспектам ее жизни. По мере того как он начинает вести себя все более властно и становится более доминирующим, она может преуменьшать или прощать его проступки – не только из страха, но и потому, что неравнодушна к нему. Чтобы сопротивляться развитию эмоциональной зависимости, как у заложницы, ей придется прийти к новому и независимому взгляду на свое положение, к активному противоречию системе ценностей абьюзера. Ей придется не только не давать себе сочувствовать тому, кто начал ее избивать, но и подавлять те теплые чувства, которые она уже к нему испытывает. Ей придется делать это вопреки убедительным аргументам бьющего ее мужчины, что, мол, еще всего одна уступка, всего одно доказательство любви, и с насилием будет покончено, а их отношения будут спасены. Поскольку для большинства женщин способность поддерживать и сохранять отношения является источником гордости и самооценки, абьюзеру часто удается заманить свою жертву в ловушку, обращаясь к ее наиболее важным ценностям. Поэтому неудивительно, что абьюзеры часто уговаривают вернуться к ним избиваемых ими женщин после того, как те попытались сбежать[285].

Ужас, редкие вознаграждения, изоляция и вынужденная зависимость способны успешно превратить человека в покорную и послушную жертву. Но последний этап в установлении психологического контроля не завершен до тех пор, пока не удастся заставить его нарушить собственные моральные принципы и предать свои базовые человеческие привязанности. С точки зрения психологии это одна из самых деструктивных принудительных техник благодаря тому, что в результате жертва начинает ненавидеть себя. Именно в тот момент, когда она под давлением вынуждена принести в жертву других, она по-настоящему сломлена.

В ситуации домашнего насилия нарушение принципов часто сопряжено с сексуальным унижением. Многие жертвы рассказывают, что их принуждали к сексуальным практикам, которые они считают аморальными или отвратительными; другие говорят, что их заставляли лгать, покрывать партнера или даже участвовать в противозаконной деятельности[286]. Разрушение отношений часто включает принесение в жертву заботы о детях. Мужчины, избивающие своих жен, часто применяют насилие в отношении их детей[287]. Хотя многие женщины, не осмеливающиеся защитить себя, бросаются защищать своего ребенка, есть и другие, запуганные настолько, что не способны вмешаться даже тогда, когда видят жестокое обращение с ним. Некоторые не только подавляют собственные внутренние сомнения и возражения, но и уговаривают детей слушаться или наказывают их за неповиновение. Опять же, этот паттерн предательства может начинаться с якобы незначительных уступок, но со временем прогрессирует до тех пор, пока даже самое вопиющее физическое или сексуальное насилие над детьми не будет происходить с молчаливого согласия жертвы. В этот момент она становится полностью деморализованной.

Те, кто был в тюремном заключении по политическим мотивам и пережил пытки, похожим образом описывают, как их заставляли беспомощно стоять рядом, когда на их глазах причиняли боль дорогим им людям. В своей повести о выживании в нацистском лагере смерти Освенцим Эли Визель подробно описывает, как преданность и верность поддерживали его самого и его отца, помогая пройти через ужасные испытания. Он пишет о многочисленных случаях, когда оба пренебрегали опасностью, чтобы остаться вместе, о многих моментах откровенности и нежности. Тем не менее автора преследуют образы тех редких моментов, когда его верность отцу давала сбой:

С точки зрения логики можно возразить, что старания сына помочь отцу были бы напрасны, что на самом деле активная демонстрация поддержки могла бы только увеличить опасность для обоих. Но этот аргумент – плохое утешение для жертвы, которая ощущает себя предельно униженной своей беспомощностью. Даже чувство возмущения больше не поддерживает ее достоинство, ибо оно преклонилось перед волей врагов и обратилось против дорогого ей человека. Чувство стыда и поражения рождает в подвергающемся насилию человеке не только отказ вмешаться, но и осознание, что тюремщики узурпировали его внутренний мир.