Холодок прошелся по позвоночнику, опустился в желудок. Вдруг и правда внушат, что я курица или того хуже – дерево? И буду кудахтать, пока Вархар не раскроет заговор! Или полива требовать… Но отправляться на занятие под охраной жениха все равно выглядело как-то неспортивно. В конце концов, я учила даже скандров! А их тут боятся намного больше, чем внушения, что ты – чудо в перьях.

– Я сама! – настойчиво ответила Вархару. Скандр пожал плечами, вздохнул и изрек:

– Если что, их головы замечательно украсят наш шкаф! Намного лучше, чем те безумные птицы.

И впервые за проведенные в Академии Внушения и Наваждения часы я усомнилась, что Вархар шутит или издевается над местными. Уж слишком звенел металлом его голос, слишком выпятился упрямый подбородок. Кулаки скандра сжались так, что костяшки побелели.

Меня же переполняла благодарность. Вархар так обо мне переживал… Как никто другой за всю долгую жизнь индиго…

Я мягко погладила своего варвара по плечу и улыбнулась.

– Справлюсь! – произнесла уверенно.

Воодушевление наполнило тело силой, налило ауру энергией. Как обычно перед рискованным предприятием. Что ж! Новое испытание для Ольги. Одно из многих за последние месяцы. Вот только я уже не та слабая наивная Ольга, единственной целью которой было спасти сестру. Я могучая Малитани! Владею магией электричества, огня, магнетизма…

Нехорошее предчувствие резануло по нервам – словно тень громадной птицы пролетела над мышкой. Но я одернула себя, посмотрела на скандра, на потешную розово-ванильную кухню и облегченно улыбнулась.

Все будет хорошо. Сама не понимаю, почему вдруг струхнула.

Все будет хорошо.

– Что ж, – подытожил Вархар. – Зайду за тобой после лекции. Пообедаем, и пойду учить уму уму-разуму неразумных внушателей.

* * *

Местная кафедра физики встретила меня знакомой кутерьмой, суетой, грязными полами и разрисованными стенами.

Каким бы ни был вуз, кто бы там ни учился и ни преподавал, некоторые вещи не изменятся никогда.

Холл перед кафедрой физики предсказуемо был отделан в розовых тонах и напоминал дешевый дом терпимости. Стыки плит на стенах, полу и потолке едва угадывались – их зашлифовали и залили толстым-толстым слоем чего-то очень блестящего и прозрачного.

Стены казались вспененным океаном сверкающих волн – позолоченные завитушки ровными рядами спускались от потолка до пола. Наверное, чтобы негде было писать местным мастерам наскальной живописи.

На некоторых завитушках притаились знакомые фигурки птиц и купидонов. Обшитые кружевами, шелками и блестками, они сверкали, как светомузыка в ночном баре. Определить, из чего на самом деле сделаны статуэтки, не смог бы никто. Возможно, они были сшиты, как наша знаменитая баба – кстати, она так и взирала на Академию с высоты птичьего полета. Возможно – отлиты из металла или высечены из камня, а уже затем украшены тканью…

Выбитые символы стихий облепляли бронзовую дверь кафедры сплошняком.

На фоне этого необузданного гламура грязные лужи непонятного происхождения на полу, горы семечек и бумажек выглядели особенно дико.

Не говоря уже о надписях. Местные умельцы умудрились разрисовать завитушки так, что буквы на каждой отлично складывались в слова и фразы. Ничто не способно остановить студента на пути к самовыражению. Ни отсутствие свободного пространства, ни запреты, ни даже знаменитые внушения – хоть здешним способом, хоть вархаровским.

«Я внушил Ларингу, что он дурак. Но он дурак и не понял этого» – глубокомысленно сообщала одна из фиолетовых надписей.

«Если вам кажется, что вы забыли в аудитории нечто маленькое и незначительное – это могут быть ваши мозги» – раскинулась едва ли не на всю стену другая – ярко-оранжевая.

«Если вы идете на экзамен, не забудьте внушить себе, что знаете предмет» – советовал кто-то чуть ниже ярко-синим маркером.

Единственное, что отличало местных вандалов от наших, так это то, что они не портили ежеминутно проводку. Видимо, не хватало таланта закоротить так, чтобы электрики неделями искали неисправность, а потом неделями пытались ее устранить.

Четыре уборщицы-истлы с черной, как смоль, гривой и очень смуглой кожей почти синхронно пытались оттереть изречения на барельефах. Их приглушенно-зеленые робы стали просто отдыхом для моих измученных глаз и чувства меры. Оно тихо умирало где-то внутри и уже почти даже не жаловалось на вычурность интерьеров.

Коридор кафедры ничем не отличался от холла. Те же гладкие до невозможности стены, пол и потолок, те же барельефы.

И как тут народ не поскальзывается? Каток ведь, не иначе!

Словно отвечая на невысказанный вопрос, два студента-сальфа, в ярко-алом и бирюзовом костюмах, поскользнулись на лужице. Уборщица так тщательно отмывала надпись, что с тряпки натекло прилично воды.

Студенты резво полетели вперед.

Я видела такие пантомимы в родной Академии и ожидала сметенных напрочь уборщиц, оторванных статуэток, выбитых дверей и сокрушенной мебели. Если очень повезет, то пробитых стен, порванной проводки и очередных народных плясок на оголенном проводе. Но… местным учащимся до наших было еще расти и расти.

Сальфы почти синхронно замолотили руками по воздуху и выбили из рук уборщиц тряпки. Студенты грохнулись на пол, тряпки – на студентов и повисли на шеях ребят грязными, драными галстуками.

И всего делов-то. Кроме самолюбия и нарядов учащихся никто не пострадал. А как все начиналось!!! Да! Скукотища! Это тебе не наша Академия Войны и Мира. Не те масштабы «поскальзывания», что уж говорить об остальном!

Сновавшие мимо лекторы и учащиеся обратили на происшествие не больше внимания, чем скандр на удар дубиной по лбу. Мазнули взглядом по распластанным на полу подопечным и товарищам и засеменили дальше.

Аудиторию я нашла почти без усилий. На каждом кабинете красовалась круглая табличка с человеческую голову величиной.

Алые цифры на табличках, усыпанные стразами и косичками, читались не сразу. Но я уже имела небольшой опыт в дешифровке таких надписей.

Сразу вспомнились часы в столовой родной Академии – нечто стекающее со стены, вроде ходиков на картине Сальвадора Дали. После чисел на их циферблате, больше похожих на ажурные салфетки, на опознание местных я потратила не больше нескольких секунд.

Привычно дернув ручку бронзовой двери лекционной, я запоздало вспомнила про недавнее открытие. По сравнению с корпусами и мебелью родной Академии здешние оказались слишком уж хлипкими и ненадежными.

Ручка осталась в моей руке, дверь распахнулась, ударилась об стену и жалобно задребезжала.

Но я решила не переживать по этому поводу и стремительно вошла в аудиторию, на всякий случай спрятав бронзовый сувенир в карман.

Вот уж не думала, что меня еще можно чем-то удивить! Но внушателям это удалось в полной мере!