На семейном совете решили не испытывать судьбу и отпустить жениха домой. Обсуждение проходило в присутствии кошки, но решение о прекращении отношений, как и о знакомстве, мы приняли самостоятельно. Как известно, женщина – что собака на сене, а кошка слушает да ест. Ныса (так звали принцессу) предстала перед отъезжающим принцем олицетворением покорности, и уже собравший вещи жених медленно поковылял за ее кокетливо исчезающей тенью. Теперь он стал хозяином положения. Дама была готова терпеть, пока не пройдет интерес. Мавр сделал свое дело и благополучно отчалил. Ныса играла роль страстной женщины, которую раздразнили и бросили. Остальные обитатели квартиры считали, что все уже случилось, и следует смиренно ждать котят.

Идею верности первому мужчине и вреда половых отношений во время беременности разделяли не все. Ночное время сопровождалось выступлением хора мальчиков под нашими окнами. Близко к тексту перевод припева можно выразить одной фразой: «а девочка созрела». Вид из окна напоминал оркестровую яму: ночь нарядила певцов во фраки, виднелись даже белые манишки. Блеск глаз не давал усомниться в точности перевода. Предложение удалиться воспринималось без энтузиазма. Затишье длилось недолго, тот же состав исполнителей занимал места в соответствии с партитурой. Продюсером, сценаристом и режиссером являлся Василий, наблюдавший за происходящим с почтительного расстояния. Прикрываясь показной независимостью, принцесса обманула доверие и через форточку вышла в люди. Насколько раз удавалось разглядеть в подвале четыре светящихся глаза. Василий не возражал против возвращения блудной дочки домой, короткая пауза никому не вредила. Дама являлась обратно к нему сытой и довольной – кому ж не понравится! История этой парочки прекрасный пример преодоления барьеров на пути страсти. Теплому и сытому быту, ухоженным и породистым кавалерам, воспитанию детей она предпочла короля подвалов и чердаков, который, в свою очередь, выбрал трудный путь покорения принцессы, разочаровав самостоятельных и в меру доступных дворовых кошек. Хороших девочек тянет к плохим парням. Родители выбирают хорошего, инстинкт самосохранения подсказывает «выбирай хорошего», а плоть шепчет «выбирай плохого».

Ваня уехал так быстро, что мы даже не успели решить, как быть мне с девочками. Казалось, война где-то далеко и скоро закончится. Днем Молотов заявил по радио, что «… теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, советским правительством дан нашим войскам приказ – отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». Жизнь вроде бы не изменилась, но с каждой минутой наполнялась тревожным ожиданием, и где-то внутри раскачивался маятник неопределенности. Приходили противоречивые сообщения: с одной стороны, наша армия перешла в контрнаступление по всей линии фронта, форсировали Дунай и бомбят Бухарест, немцы несут большие потери, с другой, сообщалось о тяжелых боях в окрестностях Минска. С Ваней связаться не удавалось. Я понимала, что Гомель уже тоже бомбят. Медлить нельзя, а то вообще уехать не сможем.

Вошла Серафима.

– Дора, не знаю, как сказать, но немца тебе ждать здесь не надо. Иван твой мужик хороший, но здесь у многих на него за пазухой камешек припрятан. Враз тебя сдадут и рады будут, черные души, злые, Дора, и как его когда-то, тебя поставят к стенке. Жена коммуниста, офицера, да еще НКВД – готовый приговор. – Она принялась протирать стол и вдруг ударила по нему кулаком. Чашки жалобно зазвенели, словно прося меня что-то сделать. – Они же звери, эти фашисты проклятущие, детей не пожалеют.

Она раздула фитиль, тлевший всю неделю, с тех пор как уехал Ваня. Я все ждала чего-то, какого-то сигнала, звонка, но тут в голове словно взорвалось, и я осознала, что действовать надо сейчас, немедленно.

– Нина срочно собирай вещи, свои и Верины.

– Мама, а куда мы едем? – спросила дочка, теребя голубенькое платье.

– Возвращаемся в Ленинград. Надо торопиться, не задавай вопросов, просто быстро собирайся.

Через два часа мы уже стояли на перроне. С чемоданами, котомками, мешками с едой. Билетов не продавали, расписание отсутствовало. Когда будут пассажирские поезда и куда они пойдут, никто не знал.

– Дора, сейчас будет проходить товарняк, – торопливо прохрипела Серафима. – дежурный по вокзалу, Семен – ты его знаешь, да, рыжий такой, да черт с ним – сказал, что товарняк останавливаться не будет, идет до Бахмача, а там можно на Москву пересесть.

– Как товарняк? Я же с детьми, да на ходу, ты что говоришь?!

– Дора, он говорит, что Гомель немцы то ли заняли уже, то ли десант высадили. Надо уезжать, срочно. Да, на ходу, но поезд у станции ход сбавляет.

Раздался гудок надвигающегося паровоза.

– Нина, ты у меня взрослая, ничего не бойся. Я тебе помогу запрыгнуть в вагон и дам Веру. Крепко хватай ее и держи. Потом вещи побросаю, а затем сама. – Я говорила спокойно, но очень быстро, и чувствовала, как задыхаюсь, словно выброшенная на берег рыба.

Двери вагона оказались приоткрыты. Я схватила Нину под руки, резко подняла вверх и сделала несколько шагов, даже пыталась подпрыгнуть, стремясь поравняться с поездом и втолкнуть ее в вагон. Жар пробежал по телу, долго так не побежишь. Наверное, я недостаточно сильная, надо сжать зубы и терпеть. В этот момент из вагона протянули руки и подхватили Нину, мои руки вдруг стали легкими, как крылья. Я обернулась – за мной бежала Серафима с Верой на руках и вещами. Я подхватила младшую дочку и передала ее в те же руки, потом затолкнула чемодан и из последних сил закинула оставшиеся вещи. Мелькнула мысль, до чего же я дура, нет бы бросить, вечно, как ишак, тащу все на себе, того и гляди, дети без матери уедут. Мужчина в вагоне сжал мои руки, я изо всех сил оттолкнулась, а поезд уже набирал ход, и ноги повисли в воздухе. Платье надулось, как парашют, и колени плавно коснулись пола вагона. Всё. Позади уплывала картинка – станция и неподвижно сидящая на перроне Серафима. Здесь рядом стояла Нина, держа на руках Веру. Обладатель руки помощи оказался одет в офицерскую форму, судя по нарукавному знаку с крыльями, летчик. Я с трудом перевела дыхание.

– Спасибо вам огромное, товарищ офицер, вы нам очень помогли.

Вдруг подумалось, где же мой Ваня. Я как брошенная, мать-одиночка. Это новое чувство больно ранило меня.

– Вы смелая женщина, так и под колеса недолго угодить. – Он улыбался, потирая рукой нос. – Устраивайтесь здесь, у стены, удобнее будет, сено подложите.

Нина по-прежнему держала Веру. Когда ее буквально бросали в вагон, малышка еще спала, но теперь проснулась и намекала, что ее пора покормить. Мы сели, достали полотенце, заменившее скатерть, разложили хлеб, огурцы, помидоры. Следом масло, соль, яйца, которые Серафима, спасибо ей за все, успела в дорогу сварить, да, вот и сало.

– Товарищ офицер, присаживайтесь. Чем богаты, все второпях, но сало домашнее, вкусное.

– Спасибо. Давайте знакомиться, меня Николай зовут, а Вас? – Взгляд его веселых глаз пробежал по нашей троице.