Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дома? Чего не переоделся? Пиджак мятый, в гадости какой-то, сапоги пыльнющие. И мешок тяжелый не бросил. Сильно спешил?
Все-таки баба давно при милиции, нахваталась — вопросы застали меня врасплох. Опять ненужный прокол.
Но я весело сказал, приобнимая Светку:
— Ой, девка! Тебе б звание присвоить. А ты на машинке стучишь. Не надоело?
Светка отстранила мою руку и строго выговорила:
— Я у спекулянтов билеты покупала. Заранее, между прочим. С переплатой. Вы мне деньги за свой не забудьте отдать. А вижу я все насквозь. Некоторые меня дурой считают. И ладно. Дур мужики больше любят. Правда?
— Правда. Деньги за билет завтра отдам. И за свой, и за твой. Я всегда женщин за свой счет в кино вожу. А лучше ты мне расскажи, что в отделении? Какие новости? Ужас как не хочется опять впрягаться. Сейчас повесят какое-нибудь гиблое дело, и пропало лето. У меня друг в Ладинке живет. Там места красивые. И рыба, и все такое. Поехали б с тобой на воскресенье. Ты как смотришь на предложение? По-дружески, конечно. Мы с тобой сколько лет рядом работаем.
Светка задумалась.
Я огляделся по сторонам. Знакомых не увидел. До начала сеанса оставалось минут пять. Светка с ситро не спешила. К пирожному не притронулась.
Ответила скороговоркой:
— Поедем. По-дружески, конечно. Я ж не такая, чтоб не по-дружески. А к вам, пока вас не было, женщина приходила. Красивая. Ну, не слишком красивая, но ничего. Одетая. И босоножки, и носочки на ней. И сумочка. Рыжая-бесстыжая. Сразу видно, непорядочная. Спрашивала и спрашивала, спрашивала и спрашивала: когда да когда, когда да когда. Я ей специально загадками отвечала. Нахальная она. — Светка глянула с прицелом. — Меня упрекнула в грубости к гражданам. Но я — где сядешь, там слезешь. Она в кабинет к Свириденко. А его нету. В Киев поехал на совещание в свете новых указаний. Убралась с кислой рожей. Больше ко мне не подходила. По коридорам слонялась, у хлопцев спрашивала.
Я понял — Евка. И как раз тогда, когда Зусель на-гора вылез.
Это была главная новость. Еще Светка рассказала, что по городу ползают домыслы, будто бандиты людей хватают и закапывают в землю живьем. Одного старика закопали, а он сам откопался. И не откопался б, если б не бродячие собаки. Разрыли. Но заявлений ни от кого не поступало, потому считается, народ совсем с ума посходил, не знает, что еще придумать, чтоб вывести обстановку из равновесия.
В зале я сидел без движения. И киножурнал, и фильм.
Переплачивать за такую дребедень было нечего.
Светка разок прижалась ко мне локотком, вроде случайно, но я не ответил. Честно же ей сказал: мы по-дружески.
Сеанс закончился, и я проводил Светку домой — она жила в самом центре, на улице Валовой, в бараке. На прощанье напомнил про Ладинку, но обниматься не полез. Хоть она ждала.
Теперь мой путь лежал к Штадлеру. Но сначала забежал домой, переоделся во все гражданское, оставил сидор.
Уже собирался убегать — заметил на столе записку:
«Жду. Приходите. Надо поговорить».
Без подписи. Но подписи и не требовалось. Буква «т» — с крышечкой, как в письме. Лаевская. Я даже не подумал, как она попала в дом, чтоб цидулку свою проклятущую подложить.
Бросился к двери — бежать к ней.
Но остановился. Нет. Бежать нельзя. Ни сегодня нельзя, ни завтра. Ни сколько сил хватит — нельзя. Пускай она сама придет. Сама придет и будет умолять поговорить.
И к Штадлеру ходить не надо.
И к Евке.
Ни к кому.
А надо спать спокойным сном. Ради Любочки. Ради Ёси и Ганнуси.
Аккуратно разделся, сложил одежду, как Любочка за мной подбирала: пиджак в шкаф на вешалку, брюки туда же — на специальную вешалку, с зажимами, рубаху на спинку стула, носки на пол не бросил, а повесил на перекладину табуретки. Старые сандалии, в которых ходил дома, поставил один к одному. Носками вперед, задниками к кровати. И выровнял. Доска шла по линии пяток. По доске и ровнял.
Засыпал тревожно, но с чувством выполненного долга.
Во сне Свириденко мне выговаривал: — Не утрамбовал. Подошел формально.
Лаевская не давала о себе знать. Евка тоже.
Я в их сторону старался не думать. Одна мысль меня тревожила — как там Басин с хлопчиками.
Но что я мог сделать?
А в конце июня Светка подкараулила меня с круглыми глазами:
— Штадлера знаете?
— А что?
Штадлер был мой тайный сотрудник, и не Светкино дело интересоваться.
Но она лезла мне прямо в лицо:
— Немой. Жидоватый. Правильно?
— Не жидоватый, а человек еврейской нации. Дальше?
— Ага. Сильно еврейской. Заходил вчера сюда. И не один. С фифой. С губищами намазанными. Аж гидко смотреть. В таком возрасте, а мажется. Искали вас по срочному служебному делу. С губищами говорит: «Я — Лаевская Полина Львовна, а это — товарищ Штадлер Вениамин Яковлевич. Он себя плохо чувствует по здоровью и немой, так я его сопровождаю. Он хотел бы встретиться с товарищем следователем Цупким». И смотрит на меня, вроде я ей вас с-под стола достану. Я ей говорю, хоть и не обязанная: «Товарищ следователь на задании». Она: «А когда будет на рабочем месте? Он же и с гражданами должен говорить, а не только по городу мотаться». Я отвечаю: «Чтоб такие, как вы, жили спокойно, товарищ следователь и мотается туда-сюда. А вы заявление напишите и оставьте. Я передам». А она с улыбочкой прогавкала: «Никаких заявлений писать не буду. И товарищ Штадлер не будет. Нам лично надо». А тот товарищ Штадлер еле стоит на ногах. Я говорю: «Вы, товарищ Штадлер, присядьте. Отдохните. Нам обмороки не нужные. Тут многие в обмороки падали. Не помогало». Баба Штадлера цап за руку и повела на выход. А он идет — чистый теленок. Я вам точно говорю — баба и есть главная. А он при ней.
Светка смотрела на меня с довольными ужимками.
Я ее похвалил:
— Правильно, Светлана, с такими наглыми надо без лишних слов. У меня эта Лаевская проходила свидетелем. И что ей надо, не представляю. А Штадлера не знаю. Но все равно — жалко, не поговорил с ними. Вдруг надо людям помочь.
Светка скисла:
— Помочь… Вы мне помогите. У меня сосед с ума сошел. Ночами в стенку кулаками бьет. Мама боится. Я не сплю. Сейчас совсем одна осталась. Мама в село поехала на недельку. А мне как — с буйным за стеной? У нас стенки знаете какие — саманные. Кулаком двинет — развалится. А там я. Одна. Беззащитная. Вот и получается — в милиции работаю, а толку нема.
Под конец своей речи Светка скисла с намерением пустить слезу.
Этого я допустить не мог.
Положил ей руку на плечико и говорю: