Я его узнал. Тот самый еврейчик, который меня встретил на первом шагу в Остре. И на кого он похож, я понял. На Евку Воробейчик. Именно на Евку. Глаза ее — разрез особый. И нос. У Лилии нос с горбинкой, а у Евки мало что с горбинкой, но и немножко расплющенный на конце.

Спать меня уложили на хозяйской кровати, несмотря на мои возражения. Подушки, перина и так далее.

Я покрутился, покрутился и вышел из дома.

Долго сидел на лавке в саду. Не думал. Дышал воздухом. Если б курил, и то не курил бы. Настолько глубоко дышалось. Не спокойно, а глубоко.

К Довиду отправился на рассвете. Сима удерживала обещанием налистничков с творогом, но я не поддался.

Некоторые считают, что едой можно человека удержать.

У Довида все спали. На мой стук в окно не отзывались.

Не хотелось будить детей, а то б я грюкнул от всего сердца.

Раз такое дело, побрел к Десне. По вчерашней тропинке. Помыться как следует, переодеться. У Файды было неудобно. На берегу развязал вещмешок. И обнаружил, что нету финки. Где мой сидор развязывали — у Довида, у Файды, — неизвестно. Узел редкий, калмыцкий, меня сержант Дамдинов обучил на фронте, скопирован ловко. Значит, старался кто-то. Понимал, что по узлу сразу видно — лазили или нет. Но ходовой конец вдвое не сложен. Я когда-то Евсея учил. Он усвоил, но путался. Возился долго.

А Гришка сразу схватил, хотя тогда совсем малой был. Но, бывает, случайно и не такие узлы завязывают-развязывают. Может, Файда или Сунька?

Единственное, чему порадовался, — письмо в кармане кителя. Помацал карман. Пусто. Расстегнул, вывернулся сам напополам вместе с карманом. Пусто.

Пшик.

Китель снимал только у Файды. Близко к кровати стул придвинул и повесил. Когда в сад выходил — не набросил.

Вот она, еда. Прокол показательный. Надо работать над ошибками.

Вымылся весь в полном смысле. Кожа аж скрипела на ощупь.

Китель спрятал. На нижнюю рубаху надел пиджак. Галифе и сапоги оставил. Внешний вид меня устраивал — и в форме, и в то же время намек — в форме, а не в полной. Можно и не силой говорить, а зигзагами. По-человечески. То есть немножко даже и закон обойти при нужде.

Детей в доме не было.

Довид глянул на меня неопределенно.

Я сел на табуретку без приглашения. Нарочно громко подвинулся к столу, чтоб Малка за занавеской осознала. Но оттуда не доносилось ничего. Решил, что ее нету.

Кивнул в ту сторону:

— Что, хозяйка на базар пошла?

Довид ответил, что она уже отходила свое. Сегодня ночью умерла. Шла с горшком от Зуселя, с горшком и повалилась.

Довид сидел смирно. Спина прямая и голова задрана подбородком вверх.

— Она там? — Я показал на занавеску.

Довид кивнул.

На топчане лежала мертвая Малка, рядом с ней свернулся младенчиком Зусель. У обоих глаза закрытые. И оба не дышат.

Я закричал:

— Что у вас тут? Мертвый час?

Зусель открыл глаза, как контуженый — на звук. Не на смысл.

Выговорил:

— Зусель живой.

И опять вроде перестал дышать. Прижался к Малке всеми костями.

Я понял, что говорить с Довидом по раньше разработанному плану бесполезно. Но все-таки спросил:

— Лаевская давно приезжала?

Он ответил одним словом:

— Вчера.

— Надо ей отбить телеграмму. У вас же отношения.

Довид махнул рукой:

— Нужна ей моя телеграмма! Ей Евсей нужен был. Через Евсея пристала. Отношения. Ай!

И схватился за голову, вроде только сейчас понял про Малку, что она теперь неживая. И что в доме теперь без женской руки.

Оказывается, хлопцы были отправлены Довидом для оповещения соседей.

Стали сходиться люди.

Зуселя оторвали от Малки и перенесли в комнату. Потом сообразили, что лучше б Малку перенести в комнату для всеобщего обозрения и прощания, а Зуселя как раз оставить за занавеской.

Я не участвовал. Взял Гришку с Вовкой, повел на Десну.

Устроил соревнования наперегонки. На неглубоком месте. Дети развеселились. Мы пели песни.

Маршем вернулись домой.

Командовал Файда. Я дал денег — осталось после перевода Любочке чуть-чуть. Пообещал еще выслать. На его адрес. С передачей Довиду, когда тот оклемается.

На прощанье сказал еще:

— Мирон Шаевич, к вам тут ночью Полина Львовна заходила. Я ее гостевое место занял, наверно. Не обиделась? Где ж она ночевала?

Сказал наугад. По внутренней подсказке.

Файда заморгал и выпалил:

— Забегала. Она уже совсем ехала в Чернигов, ее машина ждала. На минутку забегала. А вы за домом сидели. Я хотел подвести ее к вам для вежливости. Она застеснялась. Суне книжки привезла. Я покажу, если надо. Для техникума. Три книжки. Не новые, но чистые. Нечерканые.

Я помолчал, вроде раздумывал, просить ли показать книжки. И ни слова не сказал.

Только от двери шепнул Симе — она тут же слонялась и руки на себе ломала:

— У меня срочное дело. На похороны не останусь. Хлопчиков у себя пару дней подержите, пока Довид оживет.

Вернулся в Чернигов к концу рабочего дня. Зашел в отделение.

Светка-машинистка в нарядном платье стояла на пороге с сумочкой и кого-то выглядывала.

Я вступил в разговор:

— Не меня ждешь, красавица?

— Люди с работы, а вы сюда.

— Это ты по часам заходишь-выходишь. Завидую. В кино намылилась?

— Да. В кино. Подругу ожидаю. Опаздывает.

Светка делала злое лицо, а круглые подбритые брови ей мешали. Получалось смешно.

Наобум предложил:

— Возьми меня вместо подружки. Я еще в отпуске считаюсь.

Как-то сказалось удачно.

В момент высчитал, что из Светки вытяну больше, чем из других. Женщина. Если спрашивать с подходом — узнаешь такое, что мужик при себе будет держать до смерти.

Перед сеансом играла музыка — аккордеон. Некоторые танцевали.

Мы явились с запасом, осталось время для буфета.

Светка попросила ситро с пирожными. Я купил. Причем в карман лез с опаской — выгреб же все деньги в Остре, Файде.

Но хватило. Без добавки. Вторую порцию Светке не получить.

Сам я отговорился, что ничего не хочу — дома поел.

Светка хмыкнула: