приходится жить молодым неквалифицированным рабочим-мигрантам в огромном советском городе. В «Криминальном таланте» советский кинематограф заново открыл маргинальные городские пространства, населенные эксплуатируемыми людьми без права голоса. Вслед за главным героем, следователем ленинградской прокуратуры, камера проникает в темные, неуютные закоулки, разбивающие чаяния, надежды и мечты своих новых обитателей. Последние оказываются не в состоянии преобразовать эти пространства, отчуждающие их от социалистического общества, или хотя бы вступить с ними в спор; единственное, как они могут воздействовать на городскую среду, это оставлять следы: граффити на улицах и плакаты на стенах заводского общежития (ил. 4.2).

Ил. 4.2. Граффити на задворках Ленинграда. Кадр из фильма «Криминальный талант» (1988).

«Криминальный талант» отразил гуманистический импульс перестроечного кинематографа – стремление понять, как широкие слои советского общества утратили право голоса и превратились в маргинальные группы. Именно в этом главное отличие фильма от одноименной повести Станислава Родионова 1979 года, где ничего не сказано о социальных факторах, обуславливавших положение главной героини в позднесоциалистической городской жизни[331]. Тот же гуманистический посыл – дать голос маргинальным группам обитателей города – прослеживается в «Подъезде» Васильевой, знаменитом документальном фильме Юриса Подниекса «Легко ли быть молодым?» (Vai viegli būt jaunam?, 1986) и передаче «12 этаж», одном из наиболее примечательных проектов телевидения эпохи перестройки. Ток-шоу «12 этаж» шло в 1986–1987 годах и строилось как диалог между комсомольскими руководителями и государственными чиновниками, с одной стороны, и подростками – с другой. Последних снимали на лестничной клетке, намекая, что это излюбленное место сборищ советской молодежи. Телекритик Сергей Муратов называл «12 этаж» одной из ключевых вех в истории советского телевидения и особенно подчеркивал, что подъезд стал катализатором социальных конфликтов, вскрытых программой: «„Подъезд“, группа подростков, с черного входа пробравшихся в один из московских „домов культуры“ (куда их раньше не пускали), вел себя вызывающе, лез на рожон и забрасывал резкими вопросами приглашенных на передачу чиновников, отвечавших будто по бумажке. „Подъезд“ быстро взял ход передачи в свои руки»[332].

Кинематограф и телевидение эпохи перестройки выявили связь между отсутствием власти и права голоса, сделав предметом публичной дискуссии то, что советским людям было интуитивно понятно на протяжении десятилетий и что нашло отражение в трудах советских служащих и педагогов. Мелкая преступность и общая неустроенность, царившие на окраинах советских городов, имели вполне конкретный осязаемый источник: разбитые фонари, разрисованные стены, сырые подвалы, тела подростков, пропахшие сигаретным дымом и спиртным, их агрессивные позы и физическое насилие. Эти материальные факторы были, в свою очередь, порождены самим устройством позднего социализма. В фильме «Легко ли быть молодым?» Подниекс вложил эту мысль в уста одного из героев: «Да, мы грязные, ободранные, жуткие, но мы – ваши дети, и вы нас такими сделали своим двуличием и ложью ‹…› Оно [общество] нас и породило, а теперь старается отмахнуться»[333]. Вместе с тем перестроечное кино, в том числе документальное, показывало, что советский рабочий класс и маргинальное городское население, лишенные культурного влияния и политического веса, сохранили способность воздействовать на общество. Они пытались отвоевать общественные пространства, причем их борьба принимала весьма отчетливые материальные формы, чаще всего оборачиваясь вандализмом.

Современные и более поздние источники о жизни в новых советских микрорайонах включают много детальных описаний воздействия девиантных групп на городскую среду в целом и на облик подъездов в частности. В 1968 году жильцы нового многоквартирного дома в Ленинграде жаловались на собрании: «Слабо ведется борьба с пьяницами и ворами. Иногда они не наказываются. За порчу и уничтожение зеленых насаждений – красы нашего города – никто ответственности не несет. Улицы освещены плохо, у многих подъездов домов нет, электролампочки на лестничных клетках отсутствуют»[334]. Плохое освещение улиц и подъездов, скорее всего, объяснялось умышленными действиями юных нарушителей, бивших фонари. Именно так, например, корреспондент государственного издания «Советы народных депутатов» объяснял, почему многие советские многоэтажные дома выглядят обветшалыми, несмотря на неустанные старания местных властей поддерживать их в нормальном состоянии: «Загляните в подъезды вчера еще новых домов. Сегодня их таковыми не назовешь. Печальные следы здесь оставляет не быстротечное время, а людская небрежность. Удручают исписанные безвестными грамотеями стены подъездов, вывернутые лампочки, разбитые плафоны»[335].

Приведенная цитата отсылает к еще одной типичной примете советских подъездов и других общественных мест – граффити[336]. Стены советских подъездов обычно были покрыты рисунками и надписями, зачастую непристойными. На лестничные площадки между этажами выходили курить, поэтому окурки, разбросанные в подъезде, вместе с мусором покрывали заплеванный пол. Наконец, советские подростки придумали особый метод порчи потолков в подъездах, разрушающий побелку. Они брали спички, зажигали и тут же втыкали их в побелку, в результате чего появлялось черное пятно, из которого торчала обгорелая спичка; если запастись целым коробком, можно было получить разные узоры. Потолки с такими рисунками из копоти приходилось наблюдать многим жильцам, а советским управдомам они доставляли немало хлопот.

За пределами жилых домов в общественных местах своего микрорайона советские граждане наблюдали такие же «печальные следы» «людской небрежности». Советского инженера авиации, командированного в 1966 году на Кубу в рамках программы технической помощи новому революционному режиму, так поразило отсутствие следов вандализма в столице, что он записал в дневнике: «На стоянках такси [в Гаване] под навесом телефоны. Никого охраняющего, и несмотря на это телефоны в полной исправности (я вспомнил изуродованные советские автоматы)»[337]. В советских городах телефонные будки были одним из излюбленных объектов вандализма: так, в 1983 году газета «Советская Латвия» сообщала, что за прошедший год хулиганы сломали или украли 7200 микрофонов и 1700 телефонных трубок, а также разбили 1800 квадратных метров стекла в телефонных будках, и все это только в столице – Риге[338]. «Популярностью» у хулиганов пользовались и уличные автоматы, где продавалась газированная вода. В 1979 году жилец дома номер 17/1 на проспекте Энгельса в Ленинграде прислал в редакцию местной газеты «Ленинская правда» следующую жалобу (в цитате сохранена авторская орфография и пунктуация):

«Под окном стоят автоматы газированная вода, от которых совершенно нет покоя в вечернее и ночное время. Как подходит мая месяц по жилам идет дрожь. Далеко за примером ходить не надо, возьмем вчерашнюю ночь т. е. с 15.06.1979 на 16.06.1979 г. Приблизительно 0 ч. 40 мин. подошли к автоматам подростки человек 10 пьяные и еще в руках поллитра водки, что они тут делали просто не описать, били по автоматам ногами с разбегу, перебили все стаканы, кто-то засвистел как будто милиционерский свисток, они разбежались, затем все вернулись и все началось сначала, вновь пошли удары ногами с разбегу и матерщина. Затем подошли к ларьку где чистят обувь и хотели разбить стекла ‹…› Спрашивается, для кого эти автоматы поставлены, утром рано идут