Проводив их до места приземления, ганботы расстреляли все спасательные шлюпки, после чего удалились. Что было дальше, никто не мог сказать, было ясно лишь одно: транспортник был угнан вместе с грузом. Егеря продолжили поиски и через три часа обнаружили разбитый корабль. Поскольку, по словам команды, они перевозили боеприпасы и неуправляемые мины, можно было понять, что груз оказался переправлен на вражеские суда, в противном случае остатки корабля были бы разбросаны по всем ближайшим горам.

Подобный поступок изрядно удивил Смита, поскольку большая часть из перевозимого вряд ли могла быть использована на неприятельских кораблях из-за несовместимости калибров. Исключение составляли лишь мины, что, учитывая примерное месторасположение вторженцев, вызывало некие опасения. Нападение на транспорт произошло на самой границе Дьявольской Мясорубки. Данная территория была просто идеальной для проведения очередных набегов. Гористая местность, пересеченная множеством ущелий, сама по себе являлась удобным местом, чтобы спрятать целый флот. Но самым главным преимуществом было множество мелких островов, являвшихся остатками двух довольно крупных глыб. Именно эта каша и породила столь мрачное название. Гражданские корабли часто гибли в этом месте, но у военных имелись неплохие шансы найти здесь убежище, чтобы совершать безнаказанные набеги.

Смит еще успел подумать и даже начать составлять доклад о том, что, похоже, командиры альянса изначально имели в виду эту местность, но это было последнее, что он успел сделать. Появившийся курьер передал ему два послания, одно из которых просто вопило, требуя генерала срочно явиться в Центральный штаб, дабы получить по заслугам. Второе, напротив, внушало некий оптимизм, ибо контроль за операцией переходил в руки адмирала Фишера, командующего особой ударной группой «Триумвират». Последнее заставило Смита облегченно вздохнуть. Неважно, что случится с ним самим, но врагу стоило только посочувствовать. На сцене наконец появились парни с очень большими пушками…

Немногочисленные друзья Антона Куроки всегда изумлялись, насколько гармонично в нем переплелись как гены двух рас, так и разные убеждения. Несмотря на диаметрально противоположные взгляды родителей на жизнь, отпрыск сумел найти в их точках зрения общие идеи, которые и взял в качестве определяющих свою жизнь.

Отец был убежден, что любое событие, включая смерть, сын должен встречать, сохраняя достоинство, а мать утверждала, что нужно брыкаться и бороться до конца, используя все возможности. Но при этом оба родителя говорили: «Не паникуй. Что бы в жизни ни случилось, это можно попытаться исправить. А если исправить не удается, то к чему тогда нервничать?»

Учитывая такое воспитание будущего бравого офицера и пилота, было неудивительно, что теперь на него все смотрели с восхищением. В любой, даже самой катастрофической ситуации он сохранял спокойствие и уверенность, хладнокровно выполняя задания. Впрочем, те, кто узнавал Куроки поближе, вскоре начинали сомневаться в его адекватности. Своеобразное мировоззрение привело Антона к потере страха перед смертью. Конечно, это не означало, что он мог невозмутимо разгуливать под пулями, но вот смерть ради исполнения долга прекрасно вписывалась в его картину мира.

Один из своих первых подвигов Антон как раз и совершил, собираясь погибнуть во имя великой цели. В очередной битве за Треугольник крейсер конфедератов прорвался прямо к ремонтным докам, где, как назло, скопилось много беззащитной техники. Оборона там оставляла желать лучшего, поскольку тяжелые орудия были направлены в противоположную сторону и им требовалось несколько минут, чтобы развернуться. В итоге вся тяжесть отвлечения внимания легла на дюжину легких ганботов, у которых практически не имелось шансов.

Машина старшего лейтенанта Куроки отработала безукоризненно, всадив все четыре торпеды в уязвимые точки. Но, увы, этого оказалось недостаточно для остановки разогнавшейся махины, и Антон принял решение идти на таран. Спокойно, словно реализуя проработанную сотни раз схему, он направил свою «Акулу» прямо на боевую рубку крейсера.

Впрочем, судьбе было угодно пощадить юного пилота. Шальной снаряд из зенитного автомата повредил стабилизатор, тем самым сбив машину с курса. Как ни странно, но это попадание и спасло Куроки, поскольку полет ганбота стал настолько непредсказуемым, что вражеские зенитчики так и не смогли толком прицелиться. Самому Антону пришлось катапультироваться, а к тому времени, когда он приземлился на поверхность острова, все было закончено.

Но эта атака все-таки спасла док. Чуть позже эксперты, анализируя бой, пришли к мнению, что огонь курсовых пулеметов машины Куроки сумел достичь цели. Пройдя сквозь смотровые щели, пули проникли в рубку, где их жертвами стали капитан, три старших офицера и, что самое важное, рулевой. На пару минут крейсер потерял управление, а когда его смогли вернуть на курс, вражеская тяжелая артиллерия уже взяла корабль на прицел и расстреляла практически в упор.

Затем последовало внеочередное звание, награждение и локальная слава. Пилота ставили в пример, и журналисты даже разразились серией патриотических статей. Ну а все случившееся еще больше утвердило Антона во мнении, что нужно биться до последнего, но сохраняя хладнокровие.

Впрочем, подобный взгляд на жизнь постепенно стал отталкивать от него сослуживцев. Конечно, те уважали Куроки как хорошего пилота и командира, но слышать его сухие рассуждения о том, как следует распоряжаться своей жизнью, многие были просто не в силах. Поэтому близко Антон так ни с кем и не сошелся. Исключением был только Руперт, причем многие считали этот союз очень странным. Казалось невозможным, что сдержанный, флегматичный философ Куроки и брюзгливый, матерящийся ворчун Ланге смогли найти общий язык.

Впрочем, мало кто знал, что Антон был очень впечатлен тем, как его будущий бортстрелок вел себя под обстрелом. Когда весь персонал авиабазы метался, спасаясь от авианалета, коротышка-механик, ворча под нос ругательства, ремонтировал заклинившее зенитное орудие, не обращая внимания на близкие разрывы. Казалось, что уверенность Ланге стала для него своеобразным щитом, поскольку все бомбы и пули обрушились на паникеров и тех, кто пытался что-то организовать. Руперт, пусть и не молча, но делал свое дело и, закончив работу, развернул доведенный до ума автомат и практически в упор сбил две машины конфедератов.

Стоит ли говорить, что после увиденного Антон приложил все усилия для перевода коротышки-механика к себе в подчиненные. Впрочем, Ланге был не против, поскольку служба на новом месте позволяла в полную силу отдаться двум любимым занятиям: во-первых, возне с железками и механизмами, а во-вторых, стрельбе из самых тяжелых и громких штук, что могла предоставить авиация. В последнем деле он проявлял столь завидную виртуозность, что среди пилотов ходили слухи о нечеловеческом происхождении этого бортстрелка. Говорили даже, что он собрал себя сам из запчастей, оставшихся от разбитых машин. Подобные слухи Ланге развеивать не спешил, лишь деловито ухмыляясь.

Взгляды Куроки Руперт воспринял с полным равнодушием и на вопрос, как он отнесется к тому, если придется пожертвовать жизнью ради выполнения важного задания, лишь невозмутимо пожал плечами и ответил, что в целом не одобряет, но когда дело дойдет до такого, впадать в истерику не будет, а предпочтет довериться командиру.