— Черт! — удивился Джин. — А я про твою черномазую задницу и забыл.

— Вы-то взяли деньги не у нас, — кивнул Сай. — А вот мы возьмем их у вас.

— А что вы скажете Клитусу? — поинтересовалась я.

— Подумывал сказать ему, что вы померли, — ответил Джин. — Что денег мы не нашли, а он зря потратился на Скунса.

— Нет никакого Скунса, — сказал констебль Сай. — Клитус зря дурит. Мог бы с тем же успехом заткнуть баксы себе в задницу и ждать, пока лешие придут за ними.

— Ну ладно, — сказал Джин. — Я принял решение: первым делом я сдеру шкуру с этой наглой черномазой.

Джинкс вскочила на ноги и выставила перед собой сжатые кулаки.

— Зря вы провизию с собой не прихватили — вы тут провозитесь до утра!

Джин ухмыльнулся и поднялся на ноги.

— Ничего, — сказал он. — Могу и повозиться.

Тень пересекла открытый дверной проем.

Преподобный Джой ворвался в комнату, сжимая в руках доску. Джин и констебль Сай не увидели его — не успели.

Доска свистнула, рассекая воздух, и ударила Джина по черепу с такой силой, что голова резко дернулась в сторону и он как будто попытался глянуть через плечо, да шея застыла. Он еще не грохнулся на пол, как Сай, сидевший за столом, уже вскочил на ноги, сжимая револьвер, но доска опередила его. Констеблю удар пришелся в лицо, прямо в нос, и опрокинул его на пол. Он приподнялся, пытаясь сесть, и преподобный Джой врезал ему снова, на этот раз промеж глаз. Больше констебль Сай не шевелился, но он дышал — громко, как лошадь, отфыркивающаяся от попавшей в ноздри воды.

— Пошли, — позвал нас преподобный, отбрасывая доску и подбирая револьвер констебля. — Пошли скорей.

Констебль ухитрился-таки привстать в тот момент, когда мы выбежали из дома. Во дворе стоял его грузовик, но мы пробежали мимо, вниз под горку, к реке. Мы бежали следом за преподобным, как будто он знал что-то, чего мы не знали, и вел нас, хотя на самом деле мы все понимали, куда он бежит: к плоту. Добравшись до реки, мы торопливо отвязали канат и оттолкнулись шестами. Течение было медленное, видели мы в темноте плохо, но кое-как плот пришел в движение.

Мы не успели далеко отплыть, как вдруг в плот что-то ударило. Ударило и отскочило в воду. Оглянувшись на берег, я разглядела на склоне холма, на той самой возвышенности, где я несколько часов назад подслушивала маму и преподобного, здоровенную фигуру констебля Сая. Он быстро наклонялся и распрямлялся, подбирая камни и обстреливая нас ими. Один камень угодил мне в ногу с такой силой, что я подпрыгнула.

— Никто не смеет так обращаться со мной! — вопил он. — Никто! Я поймаю вас всех! Всех до единого отловлю!

— Поймай сперва черепаху! — крикнула я ему.

Камни сыпались один за другим, у констебля была меткая рука. Мы уже прилично отплыли от того места, а камни все еще попадали в наш плот. Мама заползла в каюту, построенную преподобным Джоем, и укрылась там от каменного града.

Наконец течение подхватило нас, и мы стали недосягаемыми для констебля, вышли из той подковообразной заводи, где причалили много дней тому назад, в главное русло. Теперь мы не видели больше констебля, хотя и слышали, как он продирается между деревьями и сквозь кусты, ругаясь во всю глотку и пытаясь нагнать нас.

А потом мы и слышать его перестали. Мы вышли на середину реки, и вокруг не было ничего — темная, широкая водная гладь. Нам могли попасться по пути песчаные отмели, скалы или плавучие бревна, и мы бы их просто не заметили, так бы и налетели на них. Но выбора у нас не оставалось. Мы старались выравнивать плот с помощью шестов и предоставили реке нести нас. Джинкс кое-как ворочала штурвалом на корме.

Мама выбралась из каюты и села перед ней. Преподобный Джой, который все это время стоял, выпрямившись во весь рост, словно хотел навлечь все камни на себя — а в него ни один не попал, — поглядел на маму и сказал:

— Кажется, я убил человека.

Второго уже, подумала я, но промолчала. Зато не промолчала Джинкс.

— Еще бы не убил! — восхитилась она. — Башка у него так назад и завернулась. Врежь вы ему хоть чуточку сильнее, заодно бы подох и его братец Дон, и все свиньи у них во дворе. В жизни не видела, чтобы человек так ловко орудовал доской.

— Я не хотел ударить так сильно, — сказал преподобный и плюхнулся на плот, словно у него ноги подкосились. Револьвер он все еще держал в руке, и я немного занервничала, заметив, как он его держит: совсем забыл про него, а куда дуло направлено, поди знай. Мама пододвинулась к проповеднику и обняла его за плечи.

— Думаю, вы специально его так ударили, — не унималась Джинкс. — В жизни не видела, чтобы человек ударил с такой силой не нарочно. Думаю, вы специально.

— Тише, Джинкс! — попытался остановить ее Терри.

— Я по Джину плакать не буду, — сказала Джинкс. — Надеюсь, он помер.

— Я слышал, как что-то хрустнуло, — пробормотал преподобный.

— Это его шея! — кровожадно откликнулась Джинкс.

— Ты сделал то, что вынужден был сделать, — сказала ему мама.

— Вот что: я должен вас предупредить, — сказал Терри. — Деньги остались в доме. И там же прах Мэй Линн.

— Какие деньги? — спросил преподобный Джой. — И чей прах?

Эту часть нашей истории мама утаила от него, когда рассказывала, почему мы пустились вниз по реке. Теперь, пока мы плыли, она начала рассказ заново и поведала преподобному Джою все наши тайны. Он так и замер, сидел и рот раскрыл. В одну ночь он лишился своей церкви, убил человека и вдобавок узнал, что пустился в бегство по реке с бандой воров и гробокопателей. Чересчур много для одного человека, тем более для преподобного. Разум его покинул, ушел куда-то далеко, куда мы не могли за ним последовать и откуда он не спешил возвращаться. Преподобный отвернулся от всех нас и, все еще сжимая в руке револьвер, заполз в каюту. Спрятал голову, а ноги так и остались на палубе плота.

— Видать, расстроился, — удивилась Джинкс. — А я-то пыталась ему приятное сказать, уж больно ловко он с доской управляется. Ничего плохого не хотела. — Она поглядела на торчавшие из каюты ноги и добавила: — И чего бы ему целиком не заползти туда?

— Он продвинулся настолько, насколько позволила ему его воля, — загадочно отвечал Терри.

Мы долго плыли, Терри и я работали шестами, удерживая плот на середине реки. Джинкс оставалась у штурвала и постепенно овладевала этим ремеслом. Преподобный на совесть сработал этот штурвал — он был послушен и помогал выправить курс плота, чтобы нас не закрутило.

Преподобный Джой так и лежал не шелохнувшись. Я уж испугалась, не умер ли он, но мама не оставила его без присмотра. Она взяла его за ноги и вытащила из каюты. Он подтянул колени к груди, руки к подбородку, причем в одной руке так и болтался револьвер, и меня это по-прежнему нервировало. Мама села возле него, положила руку ему на локоть, но он вроде бы и не заметил.