— Понятно… — Семен снова вздохнул, — только вот рассказ будет короткий.

— Пусть короткий, — согласился Знахарь и взялся за бутылку с пивом, — мы ведь тут не байками тешиться собрались, верно?

— Верно. В общем, дали мне пожизненное. Я уже приготовился сидеть в клетке, знаешь, как по телевизору показывают — чуть в дверь стукнули, сразу к стенке и крестом раскорячивайся. Ну, мне, пока я под следствием сидел, один старый зек рассказал, как себя вести, чтобы хоть как-то облегчить… Короче — все, думаю, жизнь кончилась. Пять суток везли куда-то, потом выгрузили, и все оказалось совсем не так, как я ожидал. Какой-то пионерский лагерь строгого режима. Ни тебе охраны, то есть — охрана, конечно, имеется, вышки, проволока, солдатики с пулеметами, все как положено, но в зоне — полная свобода. Зато везде видеокамеры, даже над каждым очком в сортире! И вообще… Все молчат, никто друг с другом не разговаривает, а начальник зоны этой, Штерн его фамилия…

При упоминании фамилии Штерна Афанасий заерзал, и Знахарь, посмотрев на него, спросил:

— Что там у тебя?

— У меня? — удивился Афанасий, — не знаю, иголка, что ли, в штаны попала, колет…

— А-а-а… — Знахарь повернулся к Семену, — и что начальник?

— Он меня вызвал и говорит: тебе пожизненное за счастье было бы, а теперь ты, говорит, мой раб, и твоя жизнь ничего не стоит. Ты, говорит, теперь как вещь, и единственная свобода, которая у тебя есть — это повеситься.

И Семен рассказал обо всем, что творится на этой «зоне», дойдя наконец и до истории со своим побегом:

— В общем, на следующий вечер мы и дернули в тайгу. Как бежали, не важно, а вот то, что мне Портной рассказал в тайге, уже интересно. Он мне всего рассказать не успел, потому что на следующий день, когда мы переправлялись через реку, чтобы след сбить, все утонули. Я один остался. Да-а-а… А через пять дней поскользнулся на мокрой коряге и вывихнул ногу. Целую неделю полз, как Мересьев, ну, а дальше сам знаешь.

Знахарь медленно покачал головой, думая о чем-то, потом спросил:

— Так что тебе Портной рассказал?

— Я же говорю, что он только начал рассказывать, у нас там времени лясы точить не было, нужно было ноги делать… Но кое-что успел. Он сказал, что эта зона вроде как учебный центр, в который собирают самых опасных преступников, приговоренных к вышке и к пожизненному, и, чтобы такие ценные кадры не пропадали зря, готовят их особым образом и делают из них вроде как роботов. Даже будто какую-то операцию на голове делают. А потом переводят их в секретную воинскую часть, кстати — ты видел на реке пароходик без окон, серый такой?

Знахарь задумался и ответил:

— Вроде видел… Да, точно видел.

— Вот. На этом пароходике их и перевозят в эту воинскую часть, а что дальше, я не знаю. Портной не успел рассказать.

— Так… — Знахарь налил себе пива, — зомби, говоришь… А ведь интересное дело получается! Осужденные — они вроде как государственная собственность. И, если ими так распоряжаются, значит, это государственное дело. И зачем же нашему родному говернменту эти зомби?

— Чему? — одновременно спросили Тимур и Семен.

— Правительству, — усмехнулся Знахарь, — это поанглийски.

Он посмотрел на Семена и спросил:

— Ну, как твоя нога?

— Да ничего, побаливает, но уже гораздо лучше, чем было.

— А ну-ка встань! — скомандовал Знахарь.

Семен, кряхтя, поднялся и медленно выпрямился.

— Идти сможешь?

Семен пожал плечами и сделал несколько осторожных шагов, сильно припадая на больную ногу.

— Ты знаешь, — удивленно сказал он, — гораздо лучше!

Знахарь посмотрел на Афанасия, и тот, довольно сморщившись, сказал:

— Таежная медицина, однако. Через два дня бегать будет.

Тимур засмеялся:

— Нет, ты понял, каких я тебе ценных кадров привел?

— Понял, понял, — Знахарь тоже засмеялся, — тоже мне, начальник отдела кадров!

— А что, — Тимур приосанился, — могу, если захочу. Но не захочу. У меня от бумаг голова болит.

— Вот и хорошо, — сказал Знахарь.

— Что хорошо? — спросил Тимур, — что голова болит?

— Нет, — ответил Знахарь, — хорошо, что Семен через два дня бегать будет.

— А что будет через два дня? — поинтересовался Семен, осторожно опускаясь в кресло.

— Да так, ничего особенного, — Знахарь пожал плечами, — может, прогуляемся по лесу, может — еще что-нибудь. Тимур, там еще пиво есть?

— А как же! — ответил Тимур и, встав, направился к холодильнику.

* * *

На следующий день Афанасий с Макаром с самого утра ушли в лес, и мы остались втроем. Полдня прошло в спокойной ленивой полудреме, но, как только мы сели к обеденному столу, Кусай и Жучка опять навострили уши, и опять это оказался долбаный военный катер. Но на этот раз солдатиков на нем сидело всего двое, зато офицер был — аж целый майор.

Нормальный такой майор внутренних войск, с тугим брюхом, тяжелой мордой и наглыми глазами. Я стоял на причале, лениво поигрывая помповиком, и смотрел, как он, побагровев сытым загривком, выбирается из катера, причалившего рядом с белым «Ништяком».

Наконец майор влез на причал и выпрямился.

Посмотрев на мой «моссберг», он одобрительно кивнул и сказал:

— Хорошее ружьецо. А вы всегда так гостей встречаете?

— Это смотря каких, — ответил я, — если таких, про которых вчера ваши солдатики рассказывали, то именно так, и не иначе.

— Но я-то вроде из других, — сказал майор, усмехнувшись.

— Кто знает, — задумчиво ответил я, — всякие бывают… Их еще «оборотнями в погонах» называют.

— Ну, это вы зря, — майор полез в карман, — я могу удостоверение показать.

— Да ладно, — я засмеялся, — бросьте! А кроме того, удостоверение состряпать, сами знаете, — раз плюнуть. Чему обязан?

— Да в общем-то ничему, — майор перестал рыться в кармане и посмотрел на мой дом. — Хороший дом…

— … хорошая жена, — что еще нужно человеку, чтобы достойно встретить старость? — продолжил я, и мы рассмеялись.

Причем оба — фальшиво.

Я видел, что майор этот — подонок. А он видел, что я это видел. То есть, как говорится: я знаю, что ты знаешь, что я знаю. Примерно так.

Но играть нужно было правильно, и я, радушно поведя рукой в сторону дома, спросил:

— Как насчет чайку? Вы ведь поговорить приехали, так оно под чаек-то сподручнее.

— И то верно, — сказал майор и пошел вслед за мной во двор.

В дом я его приглашать не собирался, и для этого было две причины.