пускал в ход папку с компроматом, это был крайний случай. В основном расставались полюбовно и с небольшой компенсацией. Проблемной стала Даша, но когда замаячила перспектива уголовного разбирательства — испарилась, сверкая пятками. Но Тома переплюнула ее. Самое главное, непонятно, нахрена строить матримониальные планы относительно меня? Я женат и ни одной из прочих женщин не обещал, что ради них семейный статус менять буду. Я давал им хороший приработок к основному жалованию, блестящие рекомендации, опыт работы и отличный секс — чего недовольной быть? Нахрена пытаться перевести взаимовыгодное партнерство в плоскость чего-то серьезного? Блядь, мне сорок. Томе двадцать три. С чего вдруг она семью со мной захотела?! Ну явно же, что у нее это не последний шанс.

— Женечка, ну прости! — снова взмолилась, даже говорить ничего не нужно. Сама прошла все стадии принятия. — Я лишнего выпила и так больно стало. Приревновала тебя к жене. Ты так правдоподобно врал о любви к ней на сцене.

Мои брови сами дернулись вверх от неожиданности. Разве можно быть такой… Даже не глупой, нет. Это уже больше. Тома абсолютно оторвана от реальности: ничего не вижу, не слышу, только языком чушь несу, да в идиотских облаках летаю.

— С чего ты это взяла, что я обманывал? — мне реально интересно, откуда в ее голове такие мысли. Неужели только потому, что я периодически член в нее засовывал?

— Ну как же… Я знаю тебя: ты устал от брака, быта, однообразия. Хочется молодую, страстную, загадочную. А не огурцы на лице, махровый халат и дульку на башке.

— А ты, значит, страстная и загадочная? — с обманчивой мягкостью поинтересовался.

Тома не стала отвечать: улыбнулась плотоядной улыбкой акулы и бедрами повела с крутой амплитудой. Ой, ну прямо ходячий секс! Господи, и как я на это повелся?! Конечно, я выбирал помощниц по критерию сексуальной привлекательности в том числе. Член у меня силой мысли не поднимался. Трахать бревно или страшненькую даже ради дела не буду. Тома в моем вкусе и ебабельная. Была. Сейчас у меня полный штиль. Даже не вставал на нее больше. После пьяной выходки на корпоративе осталось брезгливое недоумение, что когда-то я мог кончить с этой женщиной.

Тома обошла мой стол и хотела на колени присесть, но я, не удержавшись, рассмеялся, тихо и презрительно, заставляя ее замереть в недоумении.

— Кофе принеси.

— Но…

— У меня важный пациент через пять минут. Шевелись.

— А в перерыв успеем? Я соскучилась…

— Нет.

— А когда тогда?

Никогда. Пока я этого не произносил вслух, но и продолжать желания не было. Есть несколько вещей, которые меня жутко бесили: пьяная женщина — одна из них. Это касалось всех без исключения. К ним у меня стойкое отвращение. Бухие бабы: развязные, крикливые и дурные. Моя жена об этом знала и пользовалась, когда хотела позлить. Я открывал бутылку вина, а она специально, демонстративно так из горлышка пить начинала. Показывала, что она нихрена не леди, а та самая девка из клуба, которую я с удовольствием трахал ночью, а утром попрекал. Меня это ужасно бесило и до безумия возбуждало. Странное, извращенное желание покорить эту невозможную леди-шлюху. Да, у нас с Диной любовь больная, для кого-то неправильная. Я признавал это. Но никогда не променял бы наше чувство на нормальное и привычное. Внешне я жил в допустимых рамках и думал о приличиях, внутренне — в них тесно и скучно. Но об этом никому нельзя знать. Свои пороки лучше не признавать вслух.

— Нам нужно притормозить, — поднялся я. — Пока, — добавил, потрепав за подбородок. Обнадежил.

Тома хотела думать, что я мужчина, который тупо боялся быть пойманным. Который не хотел перемен. Которому нужно просто помочь переползти из одной семьи в другую. Да, я действительно не мог позволить себе спалиться. Для меня немыслимо потерять жену, но не из-за страха увидеть огурцы на другом лице, нет. Я люблю Дину. С детства меня как-то отшептало от привязанностей. За сестру я отвечал, а мать едва выносил. Первая уехала в Штаты. Вторую до сих пор содержать и терпеть приходилось. А Дина в сердце пробралась. Нужна она мне. Не смогу без нее.

— И запомни, — сказал ласково, но позволил в своих глазах рассмотреть участь, если посмеет снова к моей жене приблизиться — раздавлю, как букашку. — Про Дину забудь. Не подходи, не звони, не говори с ней. Ясно?

— Но ты ведь не бросишь меня? — тихо произнесла, заискивающим взглядом по лицу моему блуждая.

— Конечно, нет, — улыбнулся тепло.

Я тебя вышвырну с большим удовольствием! Что ни говори, а тень сомнения сучка посеяла в сердце Дины. Это мне еще аукнется. Чую я, а чутье меня никогда не подводило.

Жене не звонил целый день. Она соответственно тоже. Неудивительно. Обижена. Да и в принципе Дина не страдала как милотой с сообщениями и чмоками в трубку, так и контролем. Доверяла мне полностью. Это, конечно, плюс, на руку мне, но иногда накатывало: хотелось, чтобы очнулась и узнала все. Чтобы орала, плакала, по роже мне дала. А может, ее максимум в отношении меня равнодушно вещи собрать… Нет. Не хочу этого знать.

— Привет, — я остановился в дверях, рассматривая ее такую деловую. Дина была одета в яркий коралловый брючный костюм, шпильки, черные волосы затянуты в высокий хвост. А куда это она собралась?

— Привет, — поздоровалась ровно, закончив телефонный разговор.

— Дуешься? — я ехал мириться, но в груди вспыхнуло раздражение. Весь вид моей жены выражал непокорность, самостоятельность и дерзость.

— Нет, — пожала плечами, — принимаю, как должное, что мой муж считает меня никчемной и глупой стриптизершей.

Странно, но краска бросилась мне в лицо. Я ведь не думал, что Дина ни на что неспособная дура. Наоборот. Дай волю ее работоспособности — жену не увижу. Она активная. Далеко не домохозяйка.

— Я так не считаю.

Дина бросила на меня изучающий взгляд. Я был искренен, это чувствовалось.

— Прости, — я остановился совсем близко, но не касался ее. Достал футляр, на столик поставил и принялся ждать.

— Что это?

— Мои извинения. Порадовать тебя хочу. Ты знаешь, — я открыл коробочку, — что если не прав, то признаю.

— Ты редко бываешь не прав, — не без иронии заметила, но позволила надеть кольцо на палец. Да, это так. Я не бываю виноват. А даже если виноват, не признаю. Только в крайнем случае. Вот как сейчас. После вчерашней ссоры тревожно мне.

— Красавица моя, — я обнял ее, — прости, что обидел. Целый день ходил сам не свой. Прости, любимая.

Дина, поначалу напряженная, расслабилась в моих руках. Оттаяла немного.