Проводив Гудмунда, Халльгрим немедля послал Видгу заЭрлингом в Торсхов.

– Расскажешь ему, что случилось, – напутствовал онсына. – Пусть собирается и приводит сюда кнарр. Чтобы завтра же отплыть. Ипускай возьмёт с собой рабов, какие пригодятся в пути.

Вот так: сколько зим прожито здесь, не один десяток и недва, и всё рушится в течение одного дня…

Видга кликнул Скегги и потащил лодку к воде. Разрисованныйпарус заполоскался, потом, обтянутый, принял в себя ветер и мелькнул за сваямибухты. Халльгрим проследил за ним взглядом и окончательно решил про себя:маленького сынишку рабыни надо будет взять. Всё-таки отцом Скегги был викинг. Инаконец-то это стало заметно. И Видга рассказывал, будто заморыш складывалпесни.

А Видга сын хёвдинга прислушивался к знакомому журчанию подкилем, и оно впервые заставляло его хмуриться, сумрачно глядя вперёд. А ведьсперва он даже обрадовался предстоявшему великому походу. И рассказал об этомотцу: сколько всего повествуют о подвигах былого, и всегда смельчаку приходитсяоставить свой дом! Халльгрим хёвдинг выслушал его, не перебивая. А потом так жемолча отвесил подзатыльник, от которого посейчас звенело в ушах.

Видга тогда обиделся на него, отошёл. Теперь он гнал своюлодку знакомым путём в Торсхов, и обида понемногу его оставляла. Он вдругподумал о том, что, даже если лодочку привяжут к корме корабля и возьмут её впуть, – ему, Видге, придётся разворачивать над ней парус совсем у другихберегов… По Торсфиорду ему больше на ней уже не ходить. Никогда.

Никогда!

Внук Ворона повторял про себя это слово и, как мог, пыталсяпостичь его смысл. Выходило нечто похожее на бездонный колодец, наполненныйгустой темнотой…

Видга смотрел на залитые солнцем утёсы – в последний раз! Ичто-то в нём сопротивлялось пониманию, хотело проснуться и настойчиво шептало,что всё это пройдёт.

Когда судьба встает перед дверью, от неё не закроешься назасов…

Эрлинг Приёмыш явился в Сэхейм ещё до вечера; его пузатый,вместительный кнарр сидел в воде низко. Поздоровался с братьями, и они увелиего в дружинный дом, на совет.

Звениславка уже знала, что на этом кнарре, где было многоместа под палубой, предстояло ехать и ей. Женщинам да малым ребятам не место набоевых кораблях. А те, чёрный да пёстрый, уже тяжко покачивались рядом скнарром, вытащенные из корабельных сараев. Тоже навсегда! Звениславка смотрелана них и казалась сама себе малым листком, сдунутым с ветки, унесённым неведомокуда… Ветер злой, в какую сторону теперь подуешь?

Она складывала своё добро – и, правду сказать, не так-томного его было. Всё больше подарки Хельги Виглавича: застёжки-фибулы и к нимплащ меховой, да сапожки, да шапочка кунья, любимая. Да ещё самое драгоценное:ровные берестяные листки, исчерченные острым писалом. Случись спасаться, ихсхватит, остальное хоть гори.

Жаль мастера Иллуги: умер зимой…

Потом подошёл Видга и сказал, чтобы она шла в дружинный дом.Дескать, ждут. Да велел поспешать.

И зачем бы?

Проходя по двору, она ещё раз посмотрела на бухту.Кораблики, кораблики, куда побежите! Видга толкнул дверь дружинного дома,пустил её внутрь. Женщины сюда нечасто входили.

Звениславка вошла и увидела, что этот просторный дом впервыене мог удобно вместить всех собравшихся под его крышей. Люди стояли и сиделипрямо на полу, забирались, поджимая ноги, на лавки, к бревенчатым стенам.Только трое Виглафссонов сидели, как обычно, на хозяйской скамье.

И на стене над их головами висело, как прежде, оружие ищиты.

Все были здесь. И жившие в Сэхейме, и Эрлинговы люди, истарый Олав с троими сыновьями-кормщиками, и Рагнар с Этельстаном – бок о бок,словно никогда и не дрались… И даже вольноотпущенники, только что принявшие изхозяйских рук рог с пивом и свободу. Эти крепкие молодые парни, всё ещё плоховерившие в случившееся, сидели тише всех – по углам, возле двери…

Видга поставил Звениславку против хозяйского места и сел.Хельги поднял глаза, посмотрел на неё и отвёл взгляд… И Звениславка вдругпочувствовала, что начинает дрожать. Ей стало страшно – отчего?

– Ас-стейнн-ки! – сказал ей Халльгрим, и люди вдоме притихли. – Те купцы, что украли тебя из дому, шли всё время водой?

Она ответила растерянно:

– Да… почти… там один волок был, в весской земле.

Сын Ворона кивнул, а длинный дом слегка загудел, так, словноона сказала что-то очень важное. Но Халльгрим заговорил снова, и все разговорымгновенно умолкли.

– Ты говорила ещё, будто тебя любит какой-то конунг,владеющий землей в Гардарики. Это так или ты это придумала для Хельги?

Крепкие стены покачнулись у неё перед глазами… Ох, стоял женад светлой Медведицей, на крутом бережке, родной Кременец! И будто бы ужепрямо к нему, к деревянным стенам-забралу, подходил по широкой реке – рукойподать – драконоголовый морской корабль! И вот, вот он – сейчас отзовётся –чёрный всадник в плаще, вылинявшем от солнца и дождей… Сказка ли мстится, иливправду не зря на что-то надеялась, не зря плакала о нём мало не всякую ночь?!

– Это так, – ответила она тихо.

Тут Халльгрим незаметно покосился на брата. Хельги сплелпальцы и сжал их, и побелели суставы. Он сидел неподвижно и молчал…

– Думается мне, – сказал Халльгрим, – у этогоконунга нам повезёт больше, чем в других местах. Если, конечно, он ещё сидит всвоём дворе. И если нас самих не перебьют по дороге какие-нибудь венды… –Помолчал и добавил: – Иди, Ас-стейнн-ки.

В самую ночь перед отплытием случился переполох: маленькаясмуглая Унн родила Сигурду долгожданного первенца… Женщины быстро подоспели напомощь. Зеленоокая Гуннхильд и Звениславка, которой нынче было не до сна.Они-то и приняли крепкого беленького мальчишку, явившегося начать жизнь в пути.

Сигурд, выставленный за дверь, страдал едва ли не большежены.

– Это Олав! – сказал он, когда в доме закричалмладенец. – Я назову его Олавом…

Он не поверил бы, если бы ему показали дочь.

Отец и братья пришли взглянуть на новую родню…

– У нас ещё никогда не приказывали вынестимладенца, – сказал Можжевельник. – Славно, что у меня есть внук… Хотяи нелегко тебе будет, Сигурд, сохранить его в пути!

Но счастливый Сигурд не желал думать ни о чём худом.

– Я ведь пойду кормщиком на кнарре, – сказал онотцу. – Я всё время буду поблизости. И если случалось, чтобы сыновьярождались не вовремя, то я о таком не слыхал!

Он взял малыша на руки и окропил его водой из чаши, которуюподал ему Бьёрн. Так он признавал сына своим по закону и облекал его всемиправами и тяготами наследия… Ибо придёт срок, и укроет старших прощальное пламяпогребальных костров. Тебе, мальчишке, достанется отцовское добро и его местоподле вождя – не осрами! И отцовская земля, если только она будет, эта земля. Имеч отцовский: продолжать старые распри.