Хоть бери и бегай по утрам.

Но стоило мне, лежа на кожаном диване с набитым тушенкой пузом подумать, что жизнь порой весьма забавная штука, как ночью мне пришлось убедиться, что в ней нет переходных, серых полос. Там, где кончается белая, сразу начинается черная. Обрывком, без прелюдий.

Знаете, от думанья ведь легче не становится. Думал обо всем, анализировал увиденное, услышанное и прочитанное в газетах, как и составлял прогнозы на свое будущее. Но это лишь поначалу, когда окружающий меня мир, по крайней мере в пределах границ моей страны, только-только сошел с рельс и покатился по откосу кубарем. Тогда было и страшно, и дико от переполняющих душу чувств, и любопытно - а что дальше?

Теперь о чем бы я долгими жаркими летними ночами не думал, всегда приходил к одному и тому же общему выводу. В моем понимании он сводился к слову из четырех букв. Жопа - примерно так. Полная и беспроглядная. И сколь бы я не думал обо всем теперь, все дороги, как к Риму, вели к ней, родимой. Ситуация в стране не устаканивалась, и я предельно ясно понимал, что этого не следует ожидать и в ближайшем обозримом будущем. Эвакуация закончена, вдоль границ заслоны из оружейных стволов. Изоляция зараженной территории, на которой мы тут остались словно опарыши в теле дохлой собаки, только начиналась и когда она закончится только Богу одному известно. Поэтому можешь смело применять к себе девиз хиппи и жить сегодняшним днем, ибо день завтрашний - полон тайн и неизвестности.

Утвердившись в этой мысли, я с головой окунулся в чтение умных книг, благо их у Семеныча была целая библиотека. А погружаясь в мир иллюзий, довольно быстро научился отключаться от внешней среды. С какой-то поры я настолько отрезался от зазаборного положения дел (тихий райончик элитных домов на Старом городе очень этому способствовал), что воспоминания об эвакуации, "догах" и облавах казались просто дурным сном. Однажды, когда на улице стемнело, я настолько уютненько себя ощущал, что даже потянулся к выключателю на торшере и искренне вознегодовал, когда он ответил бездействием. Другой раз я хватился за пульт от телевизора... А ведь думал, что навсегда избавился от подобной рефлексии.

Понятно, что чем вящей я одомашнивался, тем больше притуплялась моя бдительность и способность быстро реагировать. Уснув в ту ночь в гостиной на втором этаже, с книжкой на груди, я имел все шансы никогда не проснуться. Спас меня, без излишней скромности говоря, только мочевой пузырь, который сквозь сон настойчиво потребовал опорожнения.

Открыв глаза, я еще какое-то время лежал, собираясь с силами для броска к ведру, стоявшему этажом ниже. А когда, наконец, созрел чтобы идти и поднялся с кровати, так и обмер, будто в "море волнуется раз" сыграл. На пороге одной из двух спален, в каких-то пяти метрах от меня стоял человек в черной одежде.

Мягкий колпак сна сдернуло с головы в то же мгновенье. Сначала я подумал, что он на меня таращится, типа узнать пытается, не похож ли я на Артема - зятя Виталия Семеновича? В руке у него, мне показалось, был пистолет. И лишь когда он шагнул внутрь спальни, и я четко разглядел его спину, понял, что приятно ошибся.

Он меня не видел. Снова счастье. Вообще ж стало легко, когда я распознал что-то напоминающее силуэтом монтировку. При любом раскладе это лучше, чем ствол.

Выдохнув через сведенные будто для свистка губы, я тихо сделал шаг от дивана к темному коридору. Мне нужно было попасть в рабочий кабинет бывшего хозяина этого дома. Там я, когда последний раз сидел за его огромным дубовым столом - чисто от съезда крыши начальника из себя корчил, - оставил свой нож.

Одомашнился, сурок, вообще отвык от мысли, что нужно с оружием спать ложиться!

Отодвинувшись от дивана и оказавшись в темном углу, я понял, что мне ни хрена не полегчало. Когда силуэт человека показался на пороге спальни - теперь уже точно ко мне лицом, - сердце заколотило так, что веки, дергаясь в нервном тике, почти полностью закрывали от меня его темный силуэт. Адреналин погнал в кровь конскими дозами, руки затряслись и во все тело будто в водолазный костюм поместили - холодный и весь словно сапожными гвоздями нашпигован. Булки сами по себе сжались, хоть орехи дави. А все почему? А потому что кое-кто расслабился тут, Бальзака разчитался, решил, что раз он от центра удалился, то, значит, не достанут.

Выйдя из спальни, человек мягко, как кошка, подошел к дивану в гостиной. Посмотрел на одеяло, из-под которого я только что выполз. Замахнулся и без раздумий ударил монтировкой по тому месту, где должна лежать моя голова. Не поняв, почему железный прут вдруг спружинил, - ожидал ведь, небось, услышать как трещит череп, - он ударил еще.

А я, реально понимая, что до кабинета уже некогда добираться, в один прыжок преодолел разделяющих нас полтора метра.

Мой козырь - внезапность. Похоже, "гость" все еще в недоумении. Он был уверен, что я беззаботно храплю на диване. И даже когда я настиг его сбоку, с размаху вмазав по скуле, он показался мне до крайности растерянным. Мол, это я-то лоханулся так?

Не давая ему возможности придти в себя, я бью его ногой в живот. И еще раз кулаком по лицу. Взведенный, я выложился в эти последние два удара на все сто. В тот момент я не ощутил, что разодрал голую ступню о пряжку на поясе. Мелочи жизни.

Понимая, что применить ко мне монтировку нет никакой возможности, ночной посетитель хотел было что-то выкрикнуть. Позвать на помощь? Да, чуть позже я пойму, что он тут был не один. А сейчас я просто выстрелил ребром ладони ему в кадык. Нужно было заткнуть ему рот и одновременно не дать очухаться. В тот миг мне показалось, что это единственный годный вариант. Правду говорят специалисты, в такие моменты тело само знает, что делать, надо просто ему позволить и довериться. Генетическая память, однако...

В любом случае, все произошло так быстро и бесшумно, что когда монтировка выпала у него из руки и угодила на ворсистый ковер, этот звук показался ударом в колокол. Сам визитер, приложив одну ладонь к горлу, а второй надавив на затылок, будто стремился вытолкнуть кадык обратно, повалился на диван, сполз на пол. Глаза выкатил, белками засветил, стал на какого-то топорного робота из давешней "техники молодежи" похож. Издавать звуки, похожие на глухой храп, он начал пару секунд спустя.

К тому времени мой мозг заработал как часы. Бешенства мне тогда хватило бы, чтоб вырвать у быка рога.

Стащив подушку, я накрыл ею "гостю" лицо и прижал, что было сил. Он извивался, сучил ногами, сжимал одеяло в кулаках, пытался меня ударить, за что-то поймать (а я-то в одних лишь труселях, да и ухватишься если, мало что добьешься). А потом руки, только что до тряски сжимавшие подушку, ослабли. Безвольно повисли.

Угомонился.

Тихий стук внизу, на первом этаже, враз переключил меня на другой диапазон. Отпрянув от человека, раскинувшегося на ворсистом ковре, я прошел в коридор.

В темном овале зеркала отчетливо отразился мой силуэт. Лысая башка лбом вперед, грудь пружинит как после спринта, руки согнуты, немного назад отведены, во тьме поблескивают лишь зубы и безумные глаза. Что сказать, идеальный образ натурального психопата, сбежавшего из дурки.