Два раза в номере грянули выстрелы, замок всхлипнул, дверь брызнула щепками. В следующий миг ее вынесло, словно взрывной волной. Я оглянулся лишь раз, так чтоб краем глаза оценить свои шансы.

Увиденное не радовало, честно признаться. Гремучий словно бы превратился в бойца из "мортал комбат". Глаза под сдвинутыми косматыми бровями дикие, гневные, ненавидящие. Рвать меня будет голыми руками, в этом даже не сомневайся. Выколотый глаз? Да чепуха это, разминочка перед спаррингом. То, что он со мной сотворит, когда поймает, станет мастер-классом даже для опытных садистов. Чувствую это ставшей чрезвычайно чувствительной пятой точкой.

Поэтому сдохни, Салманов, но не дай себя поймать!

Он мчит за мной как гребаный терминатор Т-1000. Я сворачиваю на ступени. Были б развязаны руки - перепрыгнул бы через поручни, а так приходится по правильному. Но ничего, я - быстрее пули. Одна из них вмазалась в стену немного правее плеча, другая дзинькнула где-то в конструкции поручней. Гремучий, по ходу, решил со мной не цацкаться. Тем не менее, не воспользовался случаем, не перемахнул через поручни, а ведь мог бы мне просто на голову упасть.

- Чо, вправду фартовый?! - закричал сверху Гремучий. - Догоню, будь уверен, фуфелок - шарф не шею примеришь. Зуб пидораса даю! Твоими же кишками удавлю.

Свернув от ступеней, я даже почувствовал запах последождевой свежести, который ждал меня снаружи. Соснешь ты, Гремучий. В душе меня аж подбирает засмеяться. Ну не засмеяться, так оскалиться во все тридцать два. Я же как колобок, "дожара", и от бабы утек, и от деда утек. И от тебя...

Твою мать!!!

Перед самым выходом мне пришлось останавливаться как галопирующей лошади перед обрывом. По инерции наклониться, едва не достав клювом пола. Тяжело дышащий, грязный, мокрый, окровавленный, с разбитым лицом, весь в собственной блевотине и с арсеналом бесполезного оружия за спиной, я замер в пороге распахнутых дверей. Что твой индеец с пером в голове перед гаубицей.

Хищными глазами, стоя в предбаннике гостиницы, на меня смотрела еще одна... две, три, четыре, пять... пять чертовых, громадных, бежевых и бежево-черных проблем. Породистых проблем. Уши купированы - чуть не полностью срезаны, от хвостов тоже короткие обрубки. Наклонив головы к земле, морща длинные морды и обнажая белые клыки, они широко расставили лапы и будто бы только и ждали, чтоб я шевельнулся. Застыли в предвкушении броска. Шерсть на загривке вздыблена, лопатки так и переминаются. А я словно бы остановился в сантиметре от красной сигнальной линии, которая означала бы команду "фас!".

Когда Гремучий спустился, он не понимал, с какого я дива вдруг остановился. Направив ствол мне в голову, он закричал:

- Ну чего, сука, стал?!

Он шагает ко мне, выставив перед собой пистолет.

- Кого ты там увидел, а? Чо, висельник со столба спрыгнул?

Крики и звук его шагов привлекают внимание собак. Они издают голодный, клокочущий рык и одним потоком вливаются в коридор гостиницы. Застывший в нерешительности и без растопыренных рук, я, наверное, вызывал у них меньше гнева, чем Гремучий своими криками. Поэтому четверо псов рванули к нему, и лишь один прыгнул на меня. Белые клыки с налетом желтизны у самих корней клацнули у самой шеи, прикусили воротник.

Рванувшись в сторону, я ввалился на стойку консьержки. Спиной сметаю со стола стопку бумаг, канцелярские наборы, на пол улетают ручки и телефон. Сам я зычно грохаюсь за ними вслед, перекатываюсь к дальней стене.

Гремучий делает еще два выстрела, затем вскрикивает, матерится. Совсем не так, как ко мне. Я слышу его удаляющиеся шаги, собачий лай и звуки рвущейся ткани. Доги против "дога", покажи теперь, насколько ты крут.

Тот пес, который пытался вырвать мне кадык, перемахнул вслед за мной. Я в этом и не сомневался. Он так же как и я, с разгону угодил на стол, поскользнулся и спрыгнул на пол. Глаза безумные, клыки играют в безумном оскале, захлебывающийся рык вперемежку с оглушительным лаем - но даже таким он не кажется хуже человека.

Оттолкнувшись от земли, летя и целясь мне в глотку, он лишь выполняет свою работу. Не мстит, не убивает ради увлеченья, не кичится своими возможностями. Он идет в бой честно... хоть и уже обречен. К этому времени я перетягиваю через ноги связанные за спиной руки и хватаю лежащий на полу канцелярский нож. С характерным "трр-рык!" выталкиваю лезвие на сантиметра три. Больше и не требуется. Тонкая, острая бритва проскальзывает собаке по глотке в тот миг, когда она целиком наваливается на меня. Ее челюсти механично сомкнулись на замызганном кровью и грязью рукаве, но разжались почти сразу. Пес заскулил и бросился от меня прочь, забился под регистрационную стойку. Завалился там набок, задергал лапами.

Мне было его жаль, и это было то чувство, которое я отвык испытывать к людям. Да и к животному, вокруг которого образовалась лужа крови, оно продлилось недолго. Ведь это был еще не конец.

Их ведь было пять.

Только сейчас я понял, что давно не слышал Гремучего. Собачий лай, рычание, тихое постукивание (в конвульсиях ботинками по полу?) и звуки возни - все, что долетало сюда со второго этажа. То ли у него было всего шесть патронов (не заметил рокового совпадения в этом числе?), то ли еще двенадцатью он так и не успел воспользоваться, но думается, с Гремучим в этот раз всё. Если бы он успел добежать до двести двадцатого или какого-нибудь другого и запереться внутри, он бы уже дал о себе знать.

Не теряя времени, я разрезал веревки, благо для острой бритвы канцелярского ножа это было не проблема, и уже собирался было встать, как услышал свист.

- Ко мне, звери, - позвал кто-то и снова насвистал обрывок какой-то мелодии.

Твою...

Я посмотрел на бездыханное тело пса под стойкой. Черт! Черт, черт, черт. Стало быть, эти звери чьи-то? Понравится ли хозяину, - кем бы он ни был, - то, что он увидит? Гремучему, я так понимаю, уже до фени...

Послушные собаки, цокая когтями по ступеням, возвращаются по первому же зову хозяина. Точно дрессированные. А деться мне отсюда уже некуда. Если от собаковода уйду, то от питомцев его хрена с два.

- Четыре, па, - юный, взволнованный голос. - Йены нету. А ты же говорил... И у Бакса кровь...

А мне хоть в шкаф тот, что за спиной, влезь. Стало быть, это я Йену прикончил.

Кудрявая голова выклюнулась над стойкой. Чумазый парнишка лет двенадцати бегло осмотрел квадратное вместилище ресепшена, огражденного стойкой из темного ореха, встретился со мной глазами, но тут же повернул голову - не меня искал. Мальчик не увидел собаки целиком, но ему хватило и задних лап, лежащих в луже крови, чтобы на глазах у него задрожали слезы.

- Пап, она здесь, - он посмотрел в сторону входных дверей. - Он убил ее.

В бессознательном движении я отбросил канцелярский нож. Типа, мотоцикл не мой, я просто разместил объяву.

Седовласый мужик с короткой серебристой бородкой, одетый в брезентовый плащ и вооруженный торчащей за спиной "вертикалкой", смотрел на меня с грустью и досадой одновременно. Какое-то время под давлением этого взгляда я даже не дышал. Было совершенно неясно, что он собирается предпринять. Вздохнув, он прижал к себе пацаненка, утешительно похлопал его по плечу.