- Понесешь ее, - сказал он мне, кивнув на собаку.

У меня как камень с души рухнул. Тут при прежней жизни за отравленную собаку могли с двустволкой к соседу посредь ночи заявиться, а сейчас, когда жизнь человеческая нипочем, то и подавно. Так что нести - это еще вполне сносная епитимья. Понимаю, что спрашивать куда и зачем, как и вообще что-нибудь спрашивать, сейчас не очень кстати, а поэтому молча делаю, что сказали. Уж не враг это - тот, кто против "догов" пошел. Значит, объяснит все сам, подождать просто надо.

Пока старик сходил наверх и проверил как там дела у Гремучего, я погрузил собаку на простынь, притащенную заплаканным парнишкой из ближайшего номера.

Мужик спустился, за пояс у него был заткнута "гюрза".

- Бери собак, иди вперед, - сказал он пацану и бросил ему кожаные упряжки. - Двигайся тем же маршрутом, не останавливайся. Я с ним пойду сзади.

Мы вышли из гостиницы примерно через минуту.

- Давай быстрее, скоро тут полно вояк будет, - сказал он мне и резво зашагал вверх по улице, откуда мы пришли с Гремучим.

Я двинул за ним, но через пару шагов остановился. Мне показалось или... Я обернулся и присмотрелся к покачивающемуся на столбе у магазина стильной мужской одежды "Престиж" висельнику. Он был далековато от меня, лица не разглядеть, но что-то в его облике показалось мне знакомым. До внезапного покалывания в сердце знакомым. Воронье вокруг него кружит, ругается громко, места на плечах поделить не может. Понятно почему: в отличие от "соседов" по столбам, он свеж. Недавно закинули. Может, вчера?

Черная форма, издали как "дожья". Только потрепана вся, изодрана, будто под корабельный винт попала.

- Эй, ты куда пошел? - мужик остановился, оглянулся.

А ноги сами потащили меня к столбу. Я должен был убедиться, хотя уже знал, кого там увижу. Воронье вспорхнуло когда я подошел. Тело по инерции покачнулось, медленно повернулось ко мне передом. На груди у него была табличка: "Подох как предатель". Глаза ему успели выклевать вороны, но на посиневшем лице я узнал две борозды шрамов, тянущиеся через бровь и щеку.

Десантник... Как же так? Что ж мне теперь делать? А как же ключ? Твое поручение?..

- Перед утром казнили, - из-за спины объяснил седовласый кинолог. - Всю ночь, говорят, пытали, о подельниках спрашивали. Обещали расстрелять, если имя назовет. Так ни хрена из него и не вытянули. Пошли, если не хочешь болтаться рядом.

Руно... - вспомнился голос Жеки. - Руно.

Найду, Жека. Коль не сдал ты меня, найду я твое Руно... Обещаю.

30 сентября 2013г. 16.30

2 месяца 15 дней после завершения эвакуации

Этот белый трехэтажный дом на Старом городе, с полукруглыми мансардами, невысокой колоннадой у фасада и окнами в готическом стиле принадлежал моему шефу. Человеку, которому в отличие от директора школы и ряда дебилов, которых зачем-то ставили командирами в армейке, я подчинялся по доброй воле. Пусть и всего пару лет.

Виталий Семенович для меня навсегда останется человеком, которому я буду благодарен по скон жизни. Он поднял меня из дерьма когда я, сам того не понимая, ушел в него с головой. Знаете, бывает такое состояние, когда считаешь себя хозяином жизни. Когда создаешь иллюзию, будто все зависит только от тебя. Думаешь, что раз ты однажды переступил черту и не понес никакого наказания, то сможешь повторять это снова и снова. Сколько вздумается. Как правило, кончается это вполне прогнозируемо и закономерно. Порой даже и не успеваешь понять, когда свет, который падал на тебя с небес, сужается до размеров настольной лампы на столе следователя, повернутой тебе в лицо.

Да, я испытал много чего в жизни.

Сын Виталия Семеныча был моим другом, и он прочно сидел на тяжелой наркоте. Мы сидели, просто я пунктиром, а он на сплошной. Было нам тогда чуть больше двадцати, а в такие года торчковая тема, как правило, не длится долго. В один теплый весенний вечер Саня завернулся от передоза. Меня спасли врачи. А спасши, конечно же, передали мусорам. На мне была хата, которую общество привыкло называть "притоном". И в ней следаки нарыли столько вещдоков, что пятнаха срока на трезвую голову начала мне казаться вполне сносным наказанием. Разврат малолетних, вовлечение в преступную деятельность малолетних, присадка малолетних на наркоту, агитация межнациональной розни и это лишь вершина айсберга.

На самом деле, если не считать административного ареста, я не сидел за свои деяния ни дня.

Важный бизнесмен, в прошлом влиятельный чиновник и политик, мог бы возненавидеть меня за смерть сына и похлопотать, чтоб строк совпал с тем отрезком, который мне полагалось отжить. Но... я так и не узнал, почему он поступил иначе. Он не рассказал, почему отмазал от тюряги, оплатил лечение в диспансере, а потом обеспечил работой.

В любом случае, я был ему обязан жизнью.

Впрочем, спасение моей заблудшей души ему так и не засчиталось. Он подхватил "африканца" на первой же волне эпидемии. Жена и дочь присоединились к нему чуть позже. Зять с тремя внуками, уже кашляющий, чартером вылетел на Италию, но, говорят, его самолет сбили над морем. Границы тогда для нас уже были закрыты, бетонные заграждения стояли на железнодорожных путях, ПВО сбивали даже дельтапланы, а военные корабли уничтожали любое плавсредство, пересекшее украинскую водную границу.

И это, наверное, был последний раз, когда я испытывал к кому-то жалость.

К громадному дому с бассейном на заднем дворе, гаражами на пять машин и всегда ровно подстриженным газоном на палисаднике, я пришел в середине октября, выдавшегося неимоверно теплым в этот год. К настоящему времени дефицит жилплощади, понятно, упал в минус, занимать можно хоть президентский особняк в Междугорье. Но я искал не жилье. Мне нужна была еда. И шел я сюда, полагаясь исключительно на голос собственного чутья.

Авось еще никто не проверил котедж Семеныча?

И это был просто фарт. До меня сюда, разумеется, заявлялись, но то ли малолетки, то ли бестолковые мародеры - в любом случае их останавливали пара бронедверей, граты на окнах и автономная система защиты на умирающих аккумуляторах. Для меня в том не было преграды - я знал, где лежит запасной ключ и знал код к сигналке.

Став хозяином роскошных хором, я боготворил свое чутье. Оно не ошиблось. У покойной дочери Семеныча был свой продуктовый магазин на здешнем микрорайоне. Его, ясное дело, давно вымели, но о том, что часть товара хранилась в огромной кладовке дома, не прознали. Иначе давно разобрали бы эту трехэтажку с мансардами и колоннадой по кирпичу. Консервы, тушенка, паштеты, кофе, шоколад, печенье, мучные изделия, сахар, твердые сыры, соки - всего этого добра в кладовой было навалом. На месяца четыре обжираться с лихвой. Уже не говоря о личных запасах Семеныча. Думаете, в холодной воде не растворяется кофе? Или рожки не жуются сухими? Запросто, так даже вкуснее, если не думать о том, как оно должно быть. А на шестой день я вообще начал побаиваться, что поправляюсь: от поедания консервов, маринованных грибов и закусывания шоколадными конфетами, сопряженного с длительным валянием на диване на у меня животе возникли характерные жировые прослоины.