Телестену они включили и смотрели вполглаза какой-топриключенческий фильм – британские драгуны и кавалеристы Дана-Саибагонялись друг за другом по горным тропам, гремели, рассыпаясь шелестящим эхом,выстрелы, звенели нелюдские вопли, нужно было спрятать клад, нужно былозахватить клад, нужно было спасти принцессу, нужно было украсть принцессу, инад всем этим костюмированным переполохом отрешенно сверкали изначальныегималайские снега.

Дядюшка Мозес осторожно взял хрупкую, как снежинка, чашечку,отхлебнул кофе, подмигнул Снергу:

– Не забыл Канченджангу?

«Разве такое забывается?» – взглядом ответил Снерг.

Они сидели на камнях у разбитого мобиля, отхлебывали кофе изсаморазогревающихся банок, за спинами среди обломков упрямо свиристел аварийныймаяк, а со всех сторон нависали горы, горы, горы – слишком громадные, чтобыбыть побежденными, слишком величественные, чтобы стать участливыми. И дядюшкаМозес угрюмо бормотал: «Слишком много снега даже для старого толстого негра…»,а Снерг, которому тогда едва исполнилось двадцать два, испытывал лишьоткровенный щенячий восторг. Это было восемь лет назад, это была перваяэкспедиция Мозеса в Гималаи, им еще предстояло понять, что бешеного энтузиазмаи фанатичного упорства может не хватить для разгадки тайны…

А Панарин все не звонил. Сигнал дальней связи раздался,когда близилось к полуночи. Снерг включил видеофон, вспыхнуло голубое сияние,потом угол комнаты превратился в кусочек солнечного дня, и в нем сидел Панарин.Снерг перевел видео на панорамный обзор, чтобы Панарин видел их всех.

– Здорово, командор, – сказал Снерг.

– Привет, – сказал Панарин. – Здравствуй,Алешенька. Дядюшка Мозес, и вы здесь? Что там новенького отколол дядя Вилли?

Он смеялся, расспрашивал о новостях, а глаза оставалисьсерьезными и усталыми.

– Не тяни-ка ты кота за хвост, Тимка, – сказалСнерг. – Каратыгин у вас был, я знаю, и все, что он намеревается делать, ятоже знаю. Как дела? Не темни, здесь все свои.

– Плохо, – сказал Панарин. – Ярош ушел.Уходят наши пилоты. Ты сам понимаешь, я никогда бы не стал плакаться в жилетку,но впечатление такое, что нас может спасти только чудо. У вас не найдется вкармане хотя бы подержанного чуда, дядюшка Мозес?

– Давно последнее отдал, Тим… – сказал дядяМозес. – Но ты не отчаивайся. Чуда у нас нет, зато имеется парочканебесполезных идей. Я тебя заверяю, что Каратыгину вскоре станет не до нападокна вас, а вам – не до меланхолии. Поверь старому колдуну, и будешь спатьспокойно. Вот Стах может подтвердить.

– Подтверждаю, – сказал Снерг. – Не могу ятебе всего объяснить – сами не все понимаем, но чрезвычайно похоже, чтозаваривается большое и многообещающее дело…

Он говорил и сам верил, что все обстоит именно так, чтозавтрашний день расставит все точки и принесет новые победы, что все будутсчастливы и не станет проигравших.

– Да, а как там наша Марина, Тимка? – спросилон. – Очаровала кого-нибудь, кошка киплинговская?

Взгляд Панарина соскользнул с лица Снерга, как салазки следяной горы. Снерг понял, но верить ему не хотелось – судьба порой откалываетжестокие номера, если ко всем Тимкиным невзгодам прибавится еще и это…

– Ну ладно, – сказал Панарин. – Меня тутпоторапливают, время расписано. Счастливо, ребята. Ждите как-нибудь в гости.

Голубое сияние заволокло его и растаяло вместе с ним.«Черт…» – прошипел Снерг, прошелся взад-вперед вдоль холодного тусклого стеклапогашенной телестены и обернулся к дядюшке Мозесу:

– Дядя Мозес, у вас не найдется снадобья против глупойлюбви?

– Что это ты такое говоришь, братец? – огорченновсплеснул ручищами дядя Мозес. – Любовь бывает какой угодно, счастливой инесчастной, вялой и горячей, но глупой она быть не может.

– Не знаю, не уверен.

– Марина? – спросила Алена. – А может, рано…

– Ты же его видела, – Снерг ногой отодвинул сдороги стул. – Я ее знаю, чертову куклу, то, что она еще не нашла себя икогда-нибудь ударится о стену, меня не разжалобит. Сердца в золотых ящичках онапока не перестала коллекционировать. Иметь бы, в самом деле, что-нибудьотворотное, чтобы стегнуть наотмашь…

Он осекся под взглядом Алены, по-бабьи жалостливым исердитым.

– Стах, ну как ты можешь быть таким?

– А что делать? – спросил Снерг, остывая. –Тимке сейчас тяжелее, чем когда-либо, и ко всем прелестям его цейтнотадобавилась еще эта кукла, которая считает, что можно утвердить себя в жизни,вешая на пояс покоренные сердца…

– Он же не ребенок, разберется.

– Все мы не ребенки, – сказал Снерг. – Онкрепкий парень, но он попал в ситуацию, когда все вокруг зыбко, нет уверенностив будущем, и слаб не ты сам, а дело, которому ты служишь. В такой моментмимолетная иллюзия успеха неважно в чем способна… – он безнадежно махнулрукой. – Я прав, дядя Мозес?

– К сожалению, – сказал дядя Мозес. – Будемнадеяться, что он вскоре выйдет из этого штопора, и не только он… Пора мне,ребята. Старому толстому негру нужно торопиться в свою лабораторию, у вас тутуже ночь, а там еще день, эксперимент ждать не может. За угощение спасибо.Стах, ты меня немножко проводишь до станции? Нет, пусть уж один Стах, ты,Аленушка, сегодня на кухне исхлопоталась, и посуду тебе еще убирать…

Он стоял спиной к Алене, и Снерг поймал его многозначительныйвзгляд.

Когда они вышли из подъезда, Снерг автоматически повернулнаправо, к ближайшей станции монора, но широченная ладонь задержала его залокоть.

– Да не стоит нам туда, – сказал дядяМозес. – Я оставил мобиль в квартале отсюда, и лететь мне не к себе винститут, а на Таймыр. У меня там тоже есть лаборатория.

– Впервые слышу, – сказал Снерг.

– И ничего удивительного. Знаешь, кто такой твой старыйдядюшка Мозес? Беспардонный он враль, вот он кто, Стах. Завиратъся стал настарости лет. Пойдем-ка вон туда, очень это приятное дело – ночью на водусмотреть. Да и днем приятно, ой как успокаивает…

Они подошли к гранитному парапету набережной. Тихо скользилаширокая спокойная вода, на ней подрагивали длинные желтые отражения фонарей. Напротивоположном берегу светилось пустое здание речного вокзала и за нимскудными созвездиями горели редкие окна темной стены домов. Город спал.

– Ты не особенно слушай Сергачева. И не торопись наЭльдорадо.

– Почему?

– Сергачева заменят в ближайшие дни, – сказалдядюшка Мозес. – Вернее, он уйдет сам – он все понимает. Ему нельзя большеоставаться на своем посту. И многое нужно менять. «Динго» оказаласьнесостоятельной, вот горькая истина, которую предсказывали лет тридцать назад.Нельзя сказать, что они накопили опыт – нет у них никакого опыта. Гипотезы ипрогнозы, разрабатываемые на протяжении тридцати с лишним лет – не опыт. Играначалась по непредвиденным правилам, а это означает, что нужно выдвигатьмолодых, тех, для кого «Банк гипотез» будет лишь вспомогательным фондом, доставшимсяот предшественников. Гипотезы они должны будут выдвигать сами, а неперелицовывать применительно к обстановке старые. Ты заметил, что Сергачев, всущности, неумело играет в индейцев? Контроль на космодромах, засылка наЭльдорадо агентов… Новое издание давным-давно забытых романов. На нас движетсяНеизвестное, и правила нужно выдумывать на ходу, а не заимствовать у древнихавторов… Ответный ход Эльдорадо мы не в состоянии предугадать. Есть у меня однамысль, но не уверен, что угадал.