Однако дальше все произошло необычайно быстро. Видя, что шериф, получив серьезную рану, отпрянул назад, Робин не стал больше закрываться и с глухим рычанием кинулся на своего противника, нацелив удар ему в грудь. Этого Эдвин и ждал: по сути дела он выманил Гуда, зная, что вид крови врага вскружит тому голову. Да, рана в правую руку почти всегда хотя бы на миг, но обезоруживает, поэтому Робин знает: на один миг он может рассчитывать. Но он, Веллендер не оставит ему этого мига.

Меч Гуда встретил пустоту – разбойник не успел уследить за стремительным, змеиным броском противника в сторону. Впрочем, развернулся Робин с той же быстротой, вновь занося руку для удара. Но у шерифа рука была уже поднята, и, поскольку в это мгновение враг еще не успел распрямиться после выпада, сэр Эдвин ударил сверху вниз, со всей силой, на какую был способен. Меч вошел в железо, как в масло, затем рассек плоть, и горячие струйки брызнули в лицо победителя.

Робин упал не лицом, а навзничь, значит, скорее всего, был жив. Сперва шериф не понял, как такое возможно: его меч рассек кольчугу врага почти до самого пояса, судя по звуку, разрубил ключицу, значит, должен был достать сердце. Должен был, но не достал – возможно, раненая рука была уже не достаточно сильна, и лезвие просто скользнуло вниз, рассекая один только металл. Впрочем, показавшаяся под распавшейся кольчугой и разорванной кожаной рубашкой рана выглядела именно смертельной: разрез, обильно источающий кровь, тянулся от плеча, мимо левого соска далеко вниз. Но, вероятно, ниже ключицы то была уже не рубленая, а резаная рана, ребра, похоже, остались целы.

Гуд приоткрыл глаза – они были мутны и закатывались, но затем взгляд прояснился.

– Н… не повезло! – вытолкнул Робин, и на его губах набухли, лопаясь, розовые пузырьки. – Ну, добивай, шериф! Д… до Ноттингема ты все равно меня не довезешь…

Сэр Эдвин сам это видел, да и не особенно желал возиться с такой добычей. Его вполне устраивал мертвый Робин. Добивать раненых ему приходилось, даже своих, если ясно было, что воина не спасти, а другого способа избавить его от мучений уже не оставалось. Поэтому ни сомнений, ни колебаний шериф не испытал, хотя что-то внутри все же неприятно кольнуло: рана-то, наверное, не смертельна! И сразу на ум пришло оправдание: да ведь вот-вот могут подоспеть другие разбойники. Увезут своего предводителя, а в лесу его еще выходит какой-нибудь деревенский знахарь, и что? Получай шериф Гуда, как новенького? Хватит!

Веллендер замахнулся мечом, прицеливаясь так, чтобы наверняка попасть острием в сердце. И вдруг его рука замерла. На мощной, почти безволосой груди разбойника, в заполненной кровью ямке меж сосков, то ли лежал, то ли плавал в темной лужице деревянный нательный крест. Размером он был с дюйм или чуть-чуть побольше. Скорее всего, кипарисовый, замысловато вырезанный, украшенный в центре и с концов пятью круглыми, почти черными гранатами.

Шериф ошеломленно смотрел на этот крест, пытаясь понять, как тот оказался здесь.

– Этого не может быть! – прошептал он, зубами стащил с левой руки перчатку и, осторожно взяв крестик, повернул его ребром.

На тонкой серебряной окантовке, с которой кровь тотчас услужливо стекла несколькими каплями, виднелась надпись: «Господи! Возврати верным Твоим Святую Землю!».

– Не может быть! – повторил сэр Эдвин.

Робин молча смотрел на него, явно ничего не понимая. Кстати, кажется, он начинает собираться с силами. Сейчас вот выдернет из-за пояса кинжал… Правой-то рукой он, возможно, и сумеет двигать. Лучше не рисковать.

Веллендер отступил немного, продолжая тупо смотреть на крест. Потом перевел взгляд на серое от боли лицо разбойника.

– Откуда это у тебя? – спросил шериф, не найдя ничего лучше, как тронуть крест кончиком меча.

– Как, откуда? – Робин явно пытался не потерять сознания и совершенно не понимал, чего хочет его победитель. – Т… ты же не думал, что я некрещеный?

Сэр Эдвин решил убедиться еще раз и наклонился, дабы вновь прочитать надпись. И сделал это вовремя: стрела, свистнув у него над головой, задрожала в стволе дерева, возле которого лежал Гуд. Вторая стрела проткнула пояс шерифа, но тот был усажен толстыми круглыми бляшками, и наконечник, пронзив такую бляшку, застрял в плетении кольчуги.

Веллендер молниеносно обернулся, рванул в сторону, уклоняясь от третьей стрелы, потом метнулся за ствол дерева. Малыш Джон и еще двое разбойников бежали к ним со всех ног, причем гигант пытался на ходу вновь наложить стрелу на тетиву. Старайся, старайся – только медленнее бежишь…

Шериф понял: лучше не драться. Во-первых, Джон, при всей своей внешней неуклюжести, боец вовсе неплохой, а сражаясь за своего друга он станет очень опасен. Во вторых, есть еще двое, и чего стоят они, неизвестно. А в-третьих, правая рука, кажется, начинает неметь, по крайней мере, меч стал заметно тяжелее. Впрочем, проткнуть лезвием Робина еще вполне можно успеть, или случится как раз то, чего шериф опасался: разбойники могут спасти своего предводителя.

Но сэр Эдвин не нанес удара. Напротив, кинулся от одного ствола к другому, потом нырнул за следующее дерево, все больше удаляясь от разбойников. Он направлялся к прогалине, к открытому месту, туда, где оставался его конь.

Правда, ни один из троих не стал его преследовать. Они бросились к Гуду, и вот уже Малыш Джон, склонившись, приподнимал ему голову, другой рукой выдирая из-под своей куртки лоскутья рубашки, чтобы зажать ими рану.

– Почему? – с трудом шевеля губами, спросил Робин.

– Что, почему? – не понял Малыш.

– Почему шериф меня не убил?

– Так мы вовремя подоспели! – воскликнул другой разбойник, тоже принимаясь терзать свою рубашку.

– Он бы успел заколоть меня пять раз подряд!.. – раненый закашлялся, и кровавые пузыри вновь выступили на его губах. – Но он этого не сделал. Почему?

– Спятил! – ничего умнее Малыш просто не мог придумать. – Ребята, быстрее! Нам нужны лошади. Ведите для начала хотя бы одну, я возьму Робина на руки и сяду с ним в седло. Надо убираться отсюда, пока это возможно!

В это же самое время Веллендер мчался назад, к своему, оставленному на месте битвы отряду. Как он и предполагал, вернее, как он и боялся, никто из воинов не пустился следом за ним догонять Гуда. И произошло это не от трусости дружинников. Но большинство из них просто не услышали приказа шерифа: в тот момент лес еще был полон воплей убегающих в ужасе головорезов, треска ветвей и кустов, через которые они ломились, ржания и храпа коней. К тому же, во время битвы шериф сорвал дыхание, и его голос не прозвучал достаточно громко. Те же трое или четверо, до кого долетел приказ, долго не могли поймать своих разбежавшихся лошадей, и, оказавшись в седлах, успели лишь выехать на открытое пространство перед мостом, как уже их начальник показался на этом самом мосту, окровавленный, в сбитом на бок шлеме.

Уже миновав деревянный настил, шериф поймал себя на том, что думал, едва ли не повторял вслух те же слова, которые твердил совсем недавно, когда гнался за Робином: он заклинал мост: «Провались! Провались! Провались!». Да, лучше сейчас было провалиться и не просто в пенящуюся холодную воду, а еще бы куда поглубже. Ни разу в жизни он, шериф Ноттингема, не нарушал своего долга. Сегодня, сейчас он его нарушил. И как?! Разве можно было сделать то, что он сделал? Как пережить, как осмыслить этот позор?