Однако, взглянув на нее, Эдвин тотчас позабыл о своем недоумении. Слишком изумило его это необыкновенное лицо. Как и лицо Седого Волка, оно будто не носило отпечатка возраста, более того, вблизи казалось моложе, чем на расстоянии, хотя всегда бывает наоборот. У дамы был нежнейший овал лица, в который непостижимым образом оказался врисован решительный, почти мужской подбородок. Он ничуть ее не портил, как и очень высокий лоб, не обрамленный, но осененный толстым валом бронзовых волос. Маленький рот великолепной формы казался одновременно и нежным, и твердым, а те самые огромные глаза, которые сэр Эдвин приметил даже на большом расстоянии, вблизи были уже не так темны – изумрудно-зеленые, колдовские глаза, в коих и под сенью длинных ресниц все время вспыхивали загадочные искры.

– Вы не узнаете меня? – спросила леди, заметив поднятые брови Веллендера. – Ах, ну да, наверное. К чему вам было тогда меня разглядывать? Но я-то запомнила вас, когда пять лет назад мой сын подтвердил ваше назначение на должность шерифа Ноттингема.

– Ваш сын?!

Будто молния озарила сознание Эдвина. Господи, как же он, в самом деле, забыл-то ее?! Как ее вообще можно было забыть?! Но вообразить, что она окажется на пустынной в такое время года проезжей дороге, да еще в лесу, возле этой дороги, где кипит схватка с разбойниками?! Сначала надо было сойти с ума! И тем не менее…

– Вижу, вы догадались. Ну да, я – Элеонора Английская, ваша королева, мать короля Ричарда. А этот великолепный рыцарь, что сопровождал меня сюда, и будет сопровождать в дальнейшем пути, – сир Седрик Сеймур, преданный вассал короля. Он был рядом с Ричардом в Германии, в самые трудные дни, а теперь приехал, чтобы помочь мне здесь.

– Простите, мессир! – Седой Волк хлопнул себя по лбу железной перчаткой. – Даже не представился. Вот ведь, старый олух!

Несколько мгновений Веллендер раздумывал, что полагается сделать в такой непредсказуемой ситуации: преклонить колено перед королевой, начать извиняться за свою забывчивость, или… В самом деле, что там диктуют правила куртуазного поведения? Если б еще знать их получше!

Но леди Элеонора сама положила конец его мучениям:

– Боже мой! – теперь в ее голосе прозвучала тревога. – Да ведь вы ранены и, судя по всему, серьезно. Немедленно сядьте, снимите гамбезон и кольчугу, и я перевяжу вас. А вот эта девочка мне поможет. Да? Ты ведь хочешь мне помочь?

Эти слова были обращены к подошедшей и незаметно стоявшей рядом Изабели. Девочку было трудно разглядеть рядом с громадным конем Седого Волка, гриву которого она в это время гладила, испуганно глядя на кровь, капавшую из рукава шерифа.

– Да, – сказала она с готовностью, – да, я помогу. А вы, правда, королева?

– Последние пятьдесят три года, – подтвердила леди Элеонора, почти силой усаживая Веллендера на чье-то снятое седло. – Правда, я была сперва королевой Франции, а королевой Англии стала потом, но от этого ничего не меняется.

– Я вам не верю! – воскликнула девочка с той же непосредственностью, которая так изумляла в ней шерифа.

– Не веришь, что целых два короля имели глупость на мне жениться?

Элеонора спросила это, не выказав никакой обиды, кажется, Изабель Келли ей очень понравилась.

– Я не верю, что вы старше пятидесяти трех лет. А чтобы выйти замуж, надо ведь, чтоб и еще лет пятнадцать прошло.

Королева и Седрик Сеймур расхохотались одновременно и так весело, что у Эдвина явилось нелепое желание к ним присоединиться. И в то же время он подумал: «А ведь и вправду Элеоноре должно быть сейчас шестьдесят восемь лет. Вздор! Не может быть!». Что-то слишком часто в этот день происходит всякое такое, чего быть не может…

– Когда такой ребенок находит тебя много моложе твоих лет, да еще настолько моложе, это по-настоящему приятно! – весело воскликнула королева. – Менестрелям[46]я давно уже не верю, они любят льстить, а когда не льстят, просто фантазируют. Кто-нибудь даст мне чистый холст, или я должна буду задрать подол и рвать свою камизу? Честное слово, это меня не смутит, но ведь мы ехали верхом, и камиза не может быть чистой. А перевязывать рану грязными тряпками это слишком: я не армейский лекарь!

Час спустя лесное приключение завершилось. Раны были перевязаны, убитые (исключая, разумеется, разбойников и их загадочных пособников) вынесены к мосту, с тем, дабы можно было, раздобыв телегу, отправить их в ближайшую деревню, лошади пойманы и собраны на дороге.

Таинственная сумка его преосвященства, наконец, рассталась с ним, точнее, конечно, он с нею – теперь она казалась не такой уж большой, потому что висела на мощном плече Седрика Сеймура. Епископ, явно почувствовав облегчение, принялся читать молитвы над погибшими, а шериф, рыцарь и королева отошли от остальных, чтобы, наконец, поговорить без помехи. Ее величество понимала, как много хотел бы спросить у нее сэр Эдвин, и как трудно ему, тем не менее, до конца оставаться рыцарем и ничего не спрашивать. Она оценила его выдержку и заговорила сама.

– Я открою вам тайну, шериф, – произнесла леди Элеонора, – Собственно говоря, это и не такая уж тайна, но епископ Антоний, мой добрый духовник, не мог вам ничего сказать без моего разрешения. О том, что король пленен и находится в Австрии, вы, безусловно, знаете?

– Это знает вся Англия, ваше величество! – заметил сэр Эдвин.

– Да, разумеется. Как и о том, что германский сейм в Вормсе снял с него все обвинения, выдвинутые императором Генрихом и этим надутым идиотом Леопольдом, герцогом австрийским?

– Конечно, я об этом знаю, – подтвердил шериф.

– Ну, а о назначенном выкупе? – зеленые глаза Элеоноры гневно блеснули.

– Слышал, ваше величество, хотя и не понимаю, как можно оправдать, а потом заставить платить за оправданного выкуп.

– Так же, как можно обвинить в предательстве того, кого сами предали[47], – уже безо всякого гнева воскликнула королева. – Так или иначе, но большую часть этого выкупа мы, я и преданные друзья Ричарда, сумели собрать уже несколько месяцев назад. Но еще очень большой суммы не хватает. Вот поэтому я, получив письмо из Германии, решилась поездить по Англии и Франции, навестить людей, в преданности которых не сомневаюсь, и попросить их помощи. Они жертвовали, кто что мог – деньги, драгоценности, один барон отдал даже своего чистокровного абиссинского коня… Конечно, пришлось его тут же продать. Возить собранное с собой я не решалась: слишком многие люди в Англии, да и не только в Англии пойдут на любую подлость, лишь бы не допустить возвращения Ричарда.