Ремонт заканчивался. Кустодиевская женщина Татьяна доводила дом «до ума», а заодно готовила нехитрую снедь своим – рабочим-ремонтникам и приблудным – бесхозным художникам, которые повадились шляться чуть не каждый день. Правда, приходили не пустые и относились к ней с уважением, особенно охальник Виталька Щанский, с которым она была уже на «ты».

Гоп-компания появлялась ближе к обеду, благо дни стояли просто чудо какие – прозрачные, теплые, и не скажешь, что начало ноября. Паутина все еще висела в воздухе, хотя деревья уже облетели. Сэм и Вася не стали дожидаться окончания ремонтных работ – студия была устроена на поляне прямо перед домом, для чего пришлось срубить четыре скрюченные полумертвые яблони. И Вася наконец дорвался до холста. И забыл обо всем. Он не слышал, как приходили художники, как орал песни и выражался неприличными словами подпивший Виталя Щанский, как он спорил с Колькой Башкирцевым, которого приволок в Посадовку, как и обещал, и как они едва не подрались. Интерьер-дизайнер Дима Калягин, Димыч, тоже присутствовал, хотя пить отказывался. Словом, клуб имени Семы Вайнтрауба процветал, набирая обороты.

Иногда они все стояли за спиной у Васи, о чем тот не подозревал. Смотрели молча. Потом Виталя тыкал кулаком под ребра Кольку Башкирцева, друга-соперника, и выразительно кивал – вот, мол, творец от Бога, не то что… всякие раздолбаи. Он не мог простить Кольке его «портретной» деятельности, считая это профанацией. Башкирцев, с его точки зрения, был подкаблучником, но для такого штукаря, как Колька, быть подкаблучником в самый раз. Жена его, прекрасная Марина Башкирцева, директор исторического музея, держала мужа в ежовых рукавицах, и Виталя пугал его, что вот возьмет и позвонит Марине и расскажет, где Колька отирается целыми днями вместо того, чтобы творить высокое искусство и зашибать бабки.

Сэм был слегка обеспокоен постоянными налетами гостей, но успокаивал себя тем, что в стадии «прикидки»: пусть, фиг с ними, но вот когда дойдет до дела, придется отваживать – свидетели им ни к чему. «И чего они вяжутся?» – спрашивал он у Васи. «Кто?» – спрашивал в ответ Вася. Сэм только рукой махал.

Ремонт был наконец закончен. Сверкали вымытые стекла веранды, сверкала стеклянная ее крыша. Сэм и Вася перетащили туда мольберты и подрамники. Перегородку в доме сломали, и теперь в нем было не три небольшие комнаты, как раньше, а большая студия и крохотная спальня. Кухню перегородили пополам, провели воду и построили ванную. Окна освободили от одичавшего винограда, и стало вдруг удивительно светло. Барахла не осталось и в помине, дом отсвечивал пустыми белыми стенами и свежими полами. Даже эхо появилось. Студия была гулка, звонка и пуста, если не считать большого дивана в углу, кофейного столика, полок для книг и всякой мелочи. Диван предназначался для загулявших гостей, и на нем могли уместиться за раз человека три. В спаленке стояли кровать и тумбочка, и Сэм тотчас же переселился туда из гостиницы. Пора было приниматься за дело.

В один из погожих дней он не удержался и повел художников на экскурсию в овраг, который страшно ему нравился. Памятуя прежний опыт, он изо всех сил хватался за кусты и сползал осторожно, наблюдал, ухмыляясь, ускоряющихся Виталю и Колю, которые на глазах исчезали в мрачных глубинах. Димыч держался рядом с Сэмом. Виталя вопил и заворачивал такие словеса, что уши вяли. Коля низвергался молча. Оглушительно трещали ветки деревьев и кусты, которые они по пути выдирали с корнем.

Встретились они все на дне, под реликтовыми папоротниками, уже пожелтевшими.

– Ну, вы, ребята, даете! – восхитился лицемерно Сэм. – За вами не угонишься! Как молодые!

Виталя не мог опомниться, хватал широко раскрытым ртом воздух, заикался и размахивал руками, передавая впечатления от пережитого. А Димыч спросил вдруг, а чей это овраг? Что значит чей? На чьей земле, пояснил Димыч. Сверху земля Васькина, а овраг? Тоже Васькин?

Мысль была интересная, но вполне нелепая. Какая разница, чей, если он на хрен никому не нужен, отвечал Виталя. Только такие идиоты, как они, могли купиться… Ну, Семка, погоди! Потом они немного послушали гуд из подземных глубин, но разошлись во мнениях насчет его происхождения. Коля Башкирцев высказал предположение, что где-то рядом проходит железная дорога или окружное шоссе, по которому идут машины-рефрижераторы. Виталя, которому это было по барабану, исключительно из-за духа противоречия настаивал на глубинных тектонически процессах. Сэм рассказал про черную дыру, которую обнаружил в прошлый поход.

– Я думаю, это воздух, – сказал он. – Аэродинамический эффект. Там под землей пустоты!

– Интересно, а краеведы знают? – спросил Коля Башкирцев. – Может, это древние монашеские скиты! Монахи прятались от татаро-монголов.

– Давай спроси у жены, – съехидничал Виталя. – Как она скажет, так и будет.

– У меня есть знакомые спелеологи, – заметил Димыч.

– Не вздумай! – всполошился Сэм. – Никаких спелеологов. И вообще никому ни слова! А то зачнут таскаться все, кому не лень. И вообще это философский овраг, – добавил он после паузы, – извилистый, как судьба, и такой же непредсказуемый. Тут надо тихо сидеть и думать о смысле жизни, а не орать и не шляться без толку, понятно?

* * *

Сэм стоял перед последней картиной Васи. Картина избражала храм. Церковь. Угловато-округлая и выпуклая, как кулич, с мощной центральной луковицей цвета расплавленного золота, глазурно-розовая со стороны закатного солнца и глубоко-лиловая со стороны наплывающих сумерек, в искаженной ломаной перспективе – она была как… Сэм задумался на миг. Как вспышка света! Как чистый и мощный звук фанфар!

– О господи! – выдохнул он и попытался закрыть рот. Но рот снова открылся. Вася, перепачканный красками, топтался рядом. Сэм порывисто обнял его, постучал кулаком по спине. – С возвращением, мазила! С возвращением тебя, Васька Монастырь! – А ты знаешь, Вася, – сказал Сэм после продолжительного молчания, все еще стоя перед розовой церковью, – что есть в природе три цвета, которые отталкивают человека? Цвета трех стадий алхимического процесса, не спрашивай меня, что это такое, понятия не имею. Нигредо, альбедо и рубедо, что значит – черный, белый и красный. Ты когда-нибудь задумывался над тем, что существуют отталкивающие цвета? Нет? Я тоже не задумывался. Но ты в своих картинах, Васенька, пришел подсознательно к тому, что они таки есть. Посмотри на свои картины – ни в одной из них нет в чистом виде ни красного, ни черного, ни белого! Белый считается особенно отталкивающим, как ни странно. Возможно, потому что белый – это пустота, отсутствие жизни. Черный, как я понимаю, – опасность, тайна и смерть, а красный – кровь и адреналин. Но это если задуматься, а ты понял инстинктом, чувством! Ты ведь избегаешь их не намеренно, правда?

Вася кивнул. Он не понял, что хотел сказать Сэм, и теперь задумался, глядя на свои картины, разложенные на полу студии.

– И еще одно… Почему церковь? – продолжал Сэм. – А?

Вася пожал плечами.

– Потому что тайна, Василек! Божественная тайна! И художник как посредник между богом и человеком, понимаешь? Не священнослужитель, которому по должности положено, а художник, который исторгает из себя восторг и вкладывает душу, понимаешь?