– Заткнись!

Она влепила ему пощечину. Шибаев изумился. Это была первая пощечина в его жизни, полученная от женщины. До сих пор руку на него пытались поднимать лишь мужчины и, как правило, быстро раскаивались в этом. Перед ним стояла незнакомая Ирина – яростная, ощетинившаяся, и эта Ирина умела за себя постоять. Шибаев, недолго думая, ответил тем же. Она отшатнулась, схватилась за щеку.

– Как ты смеешь? Подонок!

– Извини! – Он уже пожалел о том, что сделал. – Извини. Это для меня не только… спать, можешь мне поверить.

– У тебя есть кто-то? – вдруг спросила она.

Шибаев ответил не сразу, не привык еще к скачкам ее мысли.

– Никого у меня нет, – сказал наконец. – Ты будешь слушать дальше?

Она неохотно кивнула.

– Тогда иди сюда, – он уселся на диван, и она, помедлив, села рядом.

– Когда я познакомился с тобой, то решил отказаться от… работы, звонил Григорьеву, но телефон был отключен. Позавчера он наконец позвонил сам и попросил приехать в Ольшанку в девять вечера. Я приехал… сдать дела.

– Ты был там в девять вечера? – Она недоверчиво смотрела на него.

– Я приехал без десяти девять. Твой муж уже был мертв. И это оказался не тот человек, что приходил ко мне. Твоего мужа я никогда раньше не видел.

– Ничего не понимаю… – пробормотала она.

– Это не все. Перед смертью твой муж смотрел телевизор…

– При чем тут телевизор?

– Он смотрел фильм про нас, там мы с тобой в спальне.

– Неправда!

– Правда. Я унес с собой видеокамеру. Больше я ничего не успел, так как мне пришлось уйти.

– Где… она?

– У меня. Ты знала, что у вас в доме установлена видеокамера?

– Знала, но она не работала! Муж поставил ее когда-то… для прикола, хотел записать нас… – Она запнулась. – Включил раз или два всего.

– Значит, твой муж включил ее снова… Или кто-то другой.

– Я даже не знаю, как к ней подойти! – закричала Ирина, и ему показалось, что она сейчас снова расплачется.

– Значит, муж. Или… кто-то другой, – повторил он.

– Но зачем?..

– Не знаю, хотя нетрудно догадаться.

– Ты имеешь в виду, что я таскаю туда своих любовников и он хотел меня застукать? Да? Ты это имеешь в виду? – Она с шумом втянула в себя воздух. – Ты был первый! Понятно?

Шибаев кивнул, хотя поверил не вполне.

– Подожди, а полиция откуда? – вспомнила она.

– Оттуда же, откуда и приглашение в Ольшанку и включенная камера!

– Ты хочешь сказать, что кто-то вызвал тебя в Ольшанку, подсунул Толе кассету, убил его и позвонил в полицию?

– А перед этим нанял меня походить за неверной супругой.

– И если бы тебя застали там, – подхватила она, – то решили бы, что ты работал на него, спутался с его женой и убил его, когда он… наехал на тебя! И никто бы не поверил, что ты его и в глаза не видел, что был еще один Григорьев… Не верю! Слишком сложно!

– Надеюсь, ты не думаешь, что я убил твоего мужа?

Она пожала плечами и улыбнулась. Улыбка ее Шибаеву не понравилась.

– Не убивал я его, – сказал он, и ему показалось, что он оправдывается.

– А тех алкашей? – напомнила она, продолжая улыбаться. – Да если бы не я…

– Ты мне не веришь?

– Да мне плевать, убил ты его или нет! – вдруг закричала она. – Понимаешь? Мне все равно!

– Мне не все равно! – рявкнул он, отпихивая ее от себя. – Мне! И я докопаюсь до этой… этого лже-Григорьева! Если успею…

– Как он выглядел? – спросила она примирительно, уже не улыбаясь. Положила ладонь ему на грудь, успокаивая.

– Невысокий, накачанный, лет тридцати пяти. Светлые волосы, серые глаза. Перстень с черной печаткой на безымянном пальце правой руки. Разговаривает с тобой как с шестеркой. На банкира не похож, хотя всякие теперь банкиры… Никого не напоминает?

Ирина молча покачала головой. Шибаеву, настороженному, чуткому, недоверчивому, показалось вдруг… что-то мелькнуло в ее взгляде, дрогнули губы… Он смотрел выжидающе.

– Никого, – сказала она наконец.

– Как выглядит компаньон?

– Петя Воробьев? Это не он. Петя длинный и тощий.

– Кто еще работает в банке? Мужчины.

– Кроме Пети, еще четверо. Два охранника, менеджер по вкладам и заместитель. Охранники совсем мальчишки. Менеджер – маленький, чернявый, с язвой желудка. Заместителю под шестьдесят, и… перстня он не носит.

– Шутишь?

– Шучу. Теперь нас двое… подозреваемых.

Она рассмеялась, и снова что-то блеснуло в глазах. Она словно очнулась, и было невозможно поверить, что эта женщина безнадежно рыдала полчаса назад.

Они смотрели друг на друга испытующе, не вполне доверяя, следя за каждым движением, кружа, словно выбирая удобный момент, чтобы напасть, – не совсем противники, но и не друзья…

Ирина вдруг прижалась к Шибаеву, потянулась губами к его губам. Они целовались, намеренно причиняя друг другу боль, поспешно, грубо, словно борясь за первенство и стремясь взять верх. Чувство опасности, недоверие, недоговоренность подстегивали и придавали их близости терпкий горько-сладкий вкус…

Борис Басов не стал бароном, хотя его жена и была баронессой. Ее звали баронесса фон Онезорге, что в переводе значит «беззаботная». Райнхильд фон Онезорге, или Райнхильд Беззаботная. Или Ранька, как называл ее любящий супруг Боря Басов. Была она на шестнадцать лет его старше. Их история – это сказка о Золушке навыворот. Золушкой был Боря, а принцем – немецкая баронесса. Только сказкой в их жизни и не пахло. У Райнхильд был жесткий тевтонский характер, и своей империей, включавшей несколько магазинов антиквариата и ювелирных изделий, в том числе в Берлине и Риме, она правила твердой рукой. В недалеком будущем она собиралась двинуть войска на Париж с целью завоевать его и открыть еще один ювелирный магазин. Русский муж был помесью «love toy»[9]и мальчика на побегушках. По мнению родственников и знакомых, ему недоставало лоска и породы. Он был красив, но беспороден; Райнхильд же была мужеподобна, напоминала лошадь, но в ней чувствовались характер и порода, как и в предках на бесчисленных фамильных портретах на стенах тирольского замка, перемежавшихся ржавыми мечами и арбалетами. Она могла проследить свой род до девятого века. Чуть ли не тысяча лет сплошных баронов, рыцарей, укрепленных замков, осад, рыцарских поединков и войн даром не проходят. Райнхильд являлась воином в полном смысле этого слова. Мужа она снисходительно любила, но раз и навсегда определила ему место принца-консорта.