даже печать, прошедшая сквозь кавдинские ущелья цензуры и административного надзора, далеко не целиком могла попасть в библиотеки общего пользования, и самой незначительной частью могла попадать в библиотеки и читальни народные.

Крестьянство и трудовое население городов не могло пользоваться даже теми легально изданными книгами, которые свободно могли покупать представители более состоятельных классов.

Народ, остававшийся в стороне от литературной жизни интеллигенции, сам ощупью, в темноте и нищете создавал собственную литературу и, главное, сумел выстроить обширный и оригинальный аппарат для распространения и снабжения книгами крестьянской массы.

Какова бы ни была та лубочная литература и те лубочные картинки, которыми питался крестьянский книжный голод, народ, который так часто вынужден был питаться лебедой вместо хлеба, нуждался в этом суррогате, в этой книжной «лебеде», и в то время, как во многих уездных городах не было ни одной книжной лавки, захожие офени[7], эти странствующие книготорговцы, разносили по самым глухим углам России свои листовки и картинки.

Распространительный аппарат был так хорошо приспособлен к народным потребностям, что затем и «Посредник», и разные комитеты грамотности только тогда стали находить доступ своим изданиям в деревни, когда они приспособились к этому аппарату.

Правительство Александра III поспешило наложить свою полицейскую лапу и на это бытовое явление народной жизни.

Разносная книжная торговля офеней была запрещена, хотя офени торговали только изданиями, прошедшими сквозь предварительную цензуру. С большой последовательностью было «реформировано» и дело народного образования сверху донизу.

Новым университетским уставом 1884 года университетская автономия была упразднена. Все: и личный состав профессуры, и программы преподавания, и характер преподавания были подчинены административному усмотрению и должны были приспособиться главнее всего к понятию политической «благонадежности».

Всякие легальные способы объединения между студентами были запрещены, и студенты, «рассудку вопреки, наперекор стихиям», рассматривались как «отдельные посетители» университета.

Это было глупо, но в «мудрое» царствование Александра III за умом и логикой не гнались.

Народные школы задумали было совсем изъять из ведения земств и всяких общественных организаций. Но так как земство сделано было дворянским, то устранить совершенно даже «первенствующее сословие» от школьного дела сочтено было неудобным. Стали заводить церковно-приходские школы, и чем дальше, тем больше, и давали им всякие преимущества перед школами земскими. Правда, батюшки учили и плохо, и неохотно, не видя в том особой прибыли для себя, но ведь не для ученья и основывались церковно-приходские школы.

Надзор за школами земскими был устроен такой, что учителям и учительницам житья не стало. Земские начальники третировали их, как преступников, сельские батюшки, деревенские кулаки, сельские старосты, вплоть до урядников, мудрили над школами и учительством во всю силу своей некультурности, своего невежества и злопыхательства. Казенные инспектора большей частью относились к вверенным их надзору школам как ко вражеской стране. Наиболее толковые учебники были изъяты из употребления. Учителя и учительницы на своих нищенских окладах сплошь и рядом голодали. Отопление школы часто зависело от милости и расположения деревенского кулака.

Правительство Александра III отлично понимало то, что впоследствии было откровенно высказано Витте в его записке «О самодержавии и земстве». Именно, что самодержавие и земство несовместимо, так как диалектически процесс местного самоуправления неотвратимо ведет к конституции, как к «увенчанию здания». А так как самодержавие Александр III ставил превыше всего, то было вполне последовательно стремление вытравить из земства всякий дух самоуправления и вполне подчинить его администрации.

В 1890 году земство было новым законом преобразовано — и придачей ему более определенного сословного характера, и более полной бюрократизацией земства. По новому положению, за дворянством было обеспечено большинство. Свыше 57 % гласных избирало дворянство. Председатели управ подлежали утверждению администрации, а в случаях их неутверждения они назначались начальством.

Самые выборы гласных от крестьян были ограничены не только количественно. Сельские сходы выбирали только кандидатов, причем обязательно было выбрать на каждое место гласного двух или трех кандидатов, из числа которых губернатор назначал главного.

Самые выборы кандидатов происходили под надзором и давлением земского начальника.

Всякия разногласия между земствами и местной администрацией разрешались особым присутствием по земским делам, в состав которого входила та же администрация в лице губернатора, вице-губернатора, губернского предводителя дворянства, управляющего казенной палатой, прокурора окружного суда, а от земства лишь председатель губернской земской управы.

В области городского самоуправления никак нельзя было проводить излюбленное сословное начало. Дворянство, как таковое, могло играть слишком незаметную роль в городском хозяйстве. Поэтому здесь начало сословное пришлось заменить началом цензовым, установив очень высокий имущественный ценз. Таким образом, вся масса городского населения, как наиболее трудовая — рабочие, ремесленники и служащие, так и наиболее культурная — трудовая интеллигенция, были отстранены от городского хозяйства, всецело предоставленного домовладельцам, промышленникам, торговцам, трактирщикам. При этом значительно уменьшился самый контингент городских избирателей, сведшийся к ничтожному меньшинству городского населения.

Исполнительные органы были снабжены обширными правами в ущерб гласным и общим собраниям городских дум, но эти же исполнительные органы были всецело подчинены администрации, от которой зависело их утверждение, причем административный надзор распространялся не только на закономерность действий городского самоуправления, но и на целесообразность, так как предполагалось, что чиновники лучше должны знать, что нужно населению, чем его выборные.

Александр III, конечно, не мог понять, к чему это неизбежно приведет. Не мог понять, что бюрократизация городского и земского самоуправлений, превращая их в части казенного механизма государственного управления, поведет к тому, что, питая в них волю к власти государственной, сделает их, в конце концов, еще более опасными для самодержавия, так как у них перед бюрократией чиновнической и беспочвенной будет все-таки преимущество почвенности и органической связи с массой населения.

За свое короткое царствование Александр III не успел увидеть плодов своей политики. С ними пришлось очень чувствительно познакомиться его преемнику.

При нем же, при Александре III, все шло по намеченному руслу.

Была введена предельность земского обложения, чем значительно сужены были и чисто хозяйственные функции земства. Знаменитая зиновьевская ревизия произвела политическую чистку земства, а в Западном крае было учреждено земство, даже лишенное выборного начала.

ГЛАВА 3

Болгарская политика

Положение в Болгарии, которое вместе с ее конституцией Александр III получил в наследие от прошлого царствования, лежит на рубеже между внешней и внутренней политикой его.

Конечно, Россия «облагодетельствовала» Болгарию. Но каково положение человека, который стараниями своего благодетеля освобожден из тюрьмы, а благодетель после этого не только регламентирует каждый его шаг, но и требует от него постоянной благодарности, ежеминутно напоминает ему о своем благодеянии и обижается, как только облагодетельствованный несколько устанет от выражений своей благодарности, или как только облагодетельствованный обнаружит желание пожить своим умом.

Таково именно