Он добавил ложечку с горкой сахарной пудры к напитку и помешивал, пока сахар полностью не растворился. Она так хорошо помнила это движение – он всегда так делал, когда они сидели в кафе на улице Ливр рядом с коллежем, где оба учились. Помнила эти загадочные паузы между фразами, когда она, затаив дыхание, ждала, что он скажет дальше.

– Я злился, что мне не разрешают ехать на фронт, – продолжил он. – Чувствовал себя неполноценным. Умолял, чтобы меня отпустили. А потом погибли мой брат и два кузена. Почти все парни моего возраста прошли этот путь. Либо их убили, либо они вернулись сломленными, без рук или ног, или со страшными шрамами. Конечно, мне повезло, но я ощущаю себя виноватым. – Он ударил себя в грудь повыше сердца крепко сжатым кулаком. – Мои родители возносят молитвы, что я остался жив. Но я все равно чувствую себя трусом.

– Ты не трус, Даниэль. Я уверена в этом. И сожалею о твоем брате.

– Не думаю, что мои родители когда-нибудь оправятся.

– Я чувствую то же самое. Так ужасно осознавать, что ты – последний, кто остался у них, и ничего не можешь исправить.

Он снова задумчиво кивнул. Спустя несколько секунд он выпрямился, вздохнул и посмотрел прямо в глаза Элис:

– Знаешь, я никогда не забывал, как мы проводили время в Париже.

Она вдруг почувствовала головокружение, словно от его напряженного взгляда у нее в легких кончился весь воздух.

– Я тоже.

– Ты по-прежнему такая красивая! – Он наклонился и взял ее за руку. Элис ощутила, как жар поднимается от кисти вверх к плечу и ее тянет к этому мужчине, как прежде. Все идет слишком быстро, одернула она себя.

Убрав руку, она откинулась на стуле:

– Я должна тебе кое-что сказать.

– Продолжай, – подтолкнул он ее, вопросительно изогнув одну бровь. Она и забыла, как любила наблюдать за выражением его лица.

– Я помолвлена и скоро выхожу замуж.

– А! – Он помолчал. – Хочешь рассказать мне о нем?

– Не очень. А ты? Ты женат?

– У меня есть подруга. И собственная практика в Лилле, я говорил тебе? Думаю, мы поженимся, как только я стану на ноги.

Она испытала некоторое облегчение, но с другой стороны чувствовала себя так, словно из нее выкачали весь воздух. Все, что она знала, – она не вынесет, если это станет их последней встречей. В этот момент до них донесся звон церковного колокола.

– Уже пять часов? Мне нужно возвращаться, – сказала она.

– Почему бы тебе не поужинать со мной сегодня? Шеф-повар уже приступил к стряпне – чувствуешь запах?

Она, конечно, чувствовала – и это заставляло ее рот наполняться слюной, но она не могла бросить Руби.

– Моя подруга будет ломать голову, куда я подевалась, и будет меня ждать.

– Подруга?

– Она англичанка, я встретила ее на пароме. Она ищет могилу своего мужа. Почему бы тебе не зайти в гостиницу «Тишина», выпить после ужина. Ты можешь с ней познакомиться.

Она представила, как знакомит их друг с другом. Они проведут приятный вечер в компании друг друга. Он – просто старый друг; в их встрече нет ничего таинственного, все совершенно естественно, нормально. Что в этом может быть такого?

Он бросил на нее вопросительный взгляд.

– Где-то около восьми, – сказала она.

– Ладно, ладно, моя американская красавица, – сказал он, пародируя американский акцент. Он взял ее руку и поцеловал. – Увидимся позже.

При первом звуке гонга, приглашающего на ужин, Отто вскочил со стула, уронив книгу на пол.

– Ужин! Ура! Пойдем, мама.

Аппетитные запахи разносились по всему отелю еще с раннего вечера. Они ползли вверх по лестнице, просачивались через щели в полу: жареные лук и чеснок, запеченное мясо и выпечка, поднимающаяся в духовке. Все напоминало Марте о довоенном доме, когда там было вдосталь мяса, масла и настоящей пекарской муки.

Перед отъездом из Берлина она пошла в городскую библиотеку и взяла там путеводитель по Бельгии 1910 года. «Будь то Валлония, Фландрия или Брюссель, вы всегда сможете насладиться широким выбором местных блюд европейской кухни и гастрономическими изысками мирового класса», – говорилось в нем.

И все же теперь у нее, казалось, пропал аппетит. В душе снова поднялась волна страха – страха, что ее вовлекут в разговор и разоблачат. Воспоминание об испытании, через которое пришлось пройти на границе, – неужели это действительно было утром? – было еще слишком свежо. За ужином соберутся представители самых разных национальностей: бельгийцы, англичане, французы. Если бы она приехала одна, то могла бы заказать ужин в номер. Но Отто так давно мечтал поужинать в настоящем ресторане, с белыми скатертями и столовым серебром!

Она снова напомнила ему правила поведения:

– Не говори по-немецки – ни слова, даже шепотом. И не забывай о том, как себя вести за столом. Мы же не хотим привлечь к себе внимание!

– Да, да, – пробормотал он в ответ, уже положив руку на дверную ручку. – Идем скорее!

– Послушай меня, Отто, – она схватила его за плечо. – Это важно! Ты понимаешь, почему это так важно?

– Потому что мы не хотим, чтобы они узнали, что мы немцы, ведь они ненавидят нас, – ответил он, нахмурился и добавил: – Ну, я тоже их ненавижу.

– Если кто-нибудь задаст тебе вопрос, вежливо улыбнись и повернись ко мне, я отвечу. Ты понял?

– Да, мама, – он изобразил натянутую улыбку. – Теперь мы можем идти ужинать? Я ужасно голодный!

* * *

Она с облегчением обнаружила, что они первыми пришли в столовую. Здесь, казалось, пунктуальность ценилась не очень высоко. Марта попыталась убедить себя, что им, может, и не придется ни с кем говорить. Женщина попросила столик где-нибудь в уголке.

Когда официантка принесла хлеб, Отто набросился на него как голодный зверь, не дождавшись, пока та отойдет.

– Манеры, мой мальчик! – прошипела мать.

– Смотри, масло! – прошептал он, и глаза его округлились от удивления. – Они что, каждый день его едят?

– Теперь, думаю, да. В войну они голодали точно так же, как и мы. Просто они получили помощь от своих друзей-американцев, – пояснила Марта.

– Они все – грязные свиньи, – пробормотал он с полным ртом. – Но масло у них хорошее.

– Тссс, больше не говори. Только на французском, пожалуйста. Помни, что ты обещал.

Принесли их заказ, щедрые порции фрикаделек в соусе из темного пива, которые подали с гарниром из восхитительного восково-желтого картофеля. Она смотрела, как ее сын жадно заглатывает все это, и завидовала его здоровому аппетиту. Ее собственный желудок так сжался за годы вынужденного голода, что просто не мог справиться с кучей сытной пищи так скоро после их пиршества выпечкой всего несколько часов назад. Она незаметно заменила свою наполовину полную тарелку на пустую тарелку сына, и вскоре ее тарелка тоже опустела.