А ночью еще хуже. Днем, по крайней мере, подавляющее большинство – трезвые. От выпивки настроение ухудшается, и некоторые люди становятся агрессивными. Немного странно, когда кто-то совершенно незнакомый начинает на тебя кричать. Тебе приходится просто проглотить это и смириться, что в моем положении нужно прекращать выходить куда-либо в Ливерпуле. Но если сложить все, чем приходится жертвовать, и сравнить с тем, как щедро мы вознаграждены взамен, то жаловаться не годится. Нам платят непомерно, до неприличия хорошо, а еще нам достаются поклонение и слава. Оскорбления и нападки – это оборотная сторона медали, точно так же, как и отсутствие социальной жизни – неизбежное следствие звездного статуса ведущих профессиональных спортсменом. И все же мы бываем очень довольны, выходя в свет из своего привилегированного мирка.

Однако, когда ты молод, тебе порой хочется просто сходить в клуб с приятелями. Тебе нужно расслабиться. Именно так я и был настроен в воскресенье вечером, 28 декабря 2008 года. Так что я допустил классическую ошибку, оказавшись не в том месте не в то время. На следующее утро, сидя в камере, я думал:

– Ну почему я просто не остался дома?

Бывает, что вечером ты идешь куда-нибудь и никто тебя не трогает – и все отлично. Время от времени это позволяет расслабиться – и как игроку, и как обычному человеку – и на пару часов отвести душу. Но если что-то случается – будь это хоть незначительное происшествие, – об этом приходится от души пожалеть.

Я не святой, как и все простые смертные. Я совершал не слишком много ошибок, но из каждой я извлекал урок. Мне было всего одиннадцать, когда мы с дружками – глупые шалопаи – пытались стибрить какую-то канцелярию в магазине «Вулворт». Мне это нужно было к школе, и мама с папой дали мне денег. Но у нас были другие планы: на эти деньги мы купили кока-колу и бургер в «Макдоналдсе». Разумеется, мы были неудачливыми воришками, и, когда я запихивал ручки в карман, а бумагу под куртку, охранники в магазине тут же нас засекли. Он заставил нас назвать свои фамилии и рассказать, в какую школу мы ходим и где живем. Я так боялся, что отец узнает, что я солгал и дал адрес своей тети. Из «Вулворта» я помчался домой к тете Линн и рассказал ей, что натворил. Я умолял ее пойти к папе и сначала все ему объяснить. Мне хотелось, чтобы он знал, как мне плохо. Но было слишком поздно. Из «Вулворта» уже приходили в школу, а оттуда позвонили папе. Он рвал и метал. Я, наверно, никогда не видел его таким злым. Чем это я занимаюсь – подворовываю в магазинах? Мама была неподалеку, она бы не позволила отцу слишком сурово обойтись со мной, даже если я этого заслуживал. Но еще она хотела, чтобы я понял, как плохо поступил. Я знал, что отец был прав, предупреждая меня, что я могу вылететь из Академии «Ливерпуля». Если Стив Хэйвэй узнает об этом, сказал отец, он может выгнать меня. Я сильно распереживался. Я бы вытерпел побои, какие достались от отца моему приятелю. Отшлепанная задница недолго поболит. Но что, если я все испортил с «Ливерпулем»? Это было бы катастрофой.

Я смирился с наказанием – меня хорошенько отчихвостили и три дня не выпускали из дому. Потребовалось какое-то время, чтобы я преодолел в себе чувство вины, но по крайней мере больше у меня не возникало соблазна совершать какие-нибудь глупости.

Другую ошибку я совершил, когда уже был молодым профессиональным спортсменом, в самом начале, еще во время непродолжительной работы с Жераром Улье. Тогда я не прошел тест на алкоголь, и меня лишили прав. Я ненамного превысил допустимый уровень, но Жерар, почти как мой отец, по-настоящему рассвирипел. А немного успокоившись, он высказался:

– Если твоим приятелям хочется в ночной клуб, пусть идут. Когда покончишь со спортом, сам себе купишь клуб.

Я глубоко сожалел, и со временем избегать соблазнов мне становилось все легче. Соблюдать дисциплину было несложно, ведь футбол так много значил для меня. Я знал, что стану играть лучше, если никуда не пойду и вместо вечеринки с приятелями лучше пораньше лягу спать. Кроме того, я понял, что несколько раз в год могу ходить куда-нибудь и делать, что хочу. Совсем необязательно много пить. Достаточно отправиться куда-то с ближайшими друзьями. Для меня было достаточно, что есть какое-то разнообразие.

Так что после матча с «Ньюкаслом» я веселился в Lounge Inn, престижном баре в Саутпорте, когда вдруг откуда ни возьмись возникла такая ситуация. Я вступил в спор. Завязалась потасовка. Спустя несколько лет это превратилось в шутку. Говорили, что я ударил этого парня, потому что он был диджеем и не хотел ставить песню Фила Коллинза. Какая чушь! Спор был не по поводу Фила Коллинза, и парень этот вовсе не был диджеем. Но людей забавляла мысль, что я пойду колотить диджея оттого, что он не стал ставить мою песню. Дело было совсем не в этом. Парень был обычным посетителем, и все мы разгорячились совершенно по-пустому. После двадцатитрехчасового пребывания в полицейском участке меня обвинили в применении насилия и нарушении общественного порядка. Такое обвинение предъявили большинству из нас. Выглядело это не очень, особенно когда в газетах начали, как всегда с истерикой, строить догадки о том, что мне может грозить пять лет тюрьмы, если меня признают виновным. Это была полная ерунда, и я был полностью уверен, что меня оправдают в суде. Я был готов предстать перед судьей и рассказать, как было дело. Я был убежден, что, если говорить правду перед лицом двенадцати посторонних людей, они поймут, как развивались события в баре.

Для меня было очень важно, что это происшествие никак не отразилось на моей физической форме. И, как оказалось, остаток того сезона я, по-моему, отыграл еще лучше. Я просто выбрасывал это из головы во время тренировок или матчей. На протяжении всей этой истории клуб поддерживал меня. Рафа относился ко всему с практической точки зрения и с пониманием. Он не применил ко мне дисциплинарных наказаний, а помог разобраться с ситуацией. Рафа нанял человека по имени Оуэн Браун, чтобы тот неофициально помогал мне. Тот сопровождал меня на суд и обратно. Кроме того, у меня был лучший адвокат, Джон Келси-Фрай, который меня защищал. При поддержке таких специалистов я был уверен, что мое дело будет достойно оспорено и обвинения с меня будут сняты, так что я не слишком волновался о его исходе. И даже когда бывали трудные времена, футбол давал мне отдых. На поле я чувствовал себя свободным, даже несмотря на то, что дело тянулось очень долго. Когда следующим летом, в июле 2009 года, мы, наконец, оказались в зале суда, с меня сняли все обвинения единодушным решением жюри присяжных. Это произошло после того, как и я, и второй участник представили свои версии событий того вечера. Сидя на скамье подсудимых, я сказал, что очень сожалею о том, что случилось, и заявил, что ударил того человека, защищаясь, но я пытался договориться с ним на словах, а не с помощью силы. Я объяснил, что привык сталкиваться с агрессией, даже на светофорах.

– С какого рода агрессией? – спросили меня.

– Я же футболист, – ответил я. – Ко мне подходят болельщики, фанаты «Ливерпуля», «Эвертона» или «Манчестер Юнайтед». Иногда их замечания бывают унизительными или оскорбительными. Поэтому я пытаюсь разбираться с этим как могу. Стараюсь поговорить с ними и все сгладить.