существование вне родительского дома. Важным мотивом сказки также оказывается соперничество между братьями, ведь первым, что ощутил старший брат, стало желание убить младшего из ревности. Но лучшее в его природе борется с низменными импульсами и в итоге одерживает верх.

В сказках исследуемого типа персонажи, судя по описанию, находятся в том возрасте, который мы бы назвали подростковым. В этом периоде жизни относительно ровный эмоциональный фон, характерный для ребенка в предпубертате, сменяется напряжением и хаосом, связанными с тем новым, что привносит с собой психологическое развитие. Прослушав такую сказку, ребенок понимает (по крайней мере, неосознанно), что, хотя речь идет о противоречиях, характерных для юношеского возраста, проблемы, описанные в ней, типичны и неизбежны в любой ситуации перехода от одного этапа развития к другому. Они свойственны как ребенку в период переживания Эдипа, так и подростку и возникают всякий раз, когда мы принимаем решение: двигаться ли от менее дифференцированного состояния ума и личности к более дифференцированному? Ведь это предполагает ослабление имеющихся связей, а новых мы пока не сформировали…

В более поздних вариантах сказки, таких как «Два брата» из сборника братьев Гримм, герои поначалу ничем не отличаются друг от друга:

Пошли после того двое братьев в лес, стали между собой советоваться и кое-что порешили. А когда вечером сели ужинать, они говорят своему приемному отцу:

— Мы есть не станем, и куска не съедим, пока вы не исполните одну нашу просьбу.

Он спрашивает:

— Какая же у вас просьба?

Они отвечают:

— Теперь ученье свое мы закончили и должны попытать счастья. Так вот, дозвольте нам уйти странствовать (270)[57].

Лес, куда они отправляются и где принимают решение зажить собственной жизнью, символизирует место, где происходит встреча с внутренней тьмой и ее преодоление, где разрешаются сомнения человека в том, кто он такой, и где он начинает понимать, кем хочет быть.

В большинстве сказок о двух братьях один, подобно Синдбаду-мореходу, бросается в мир навстречу опасностям, другой же, подобно Синдбаду-носильщику, попросту остается дома. Во многих европейских сказках брат, покинувший дом, вскоре оказывается в самой чаще дремучего леса. Он чувствует себя потерянным, ведь он отказался от того устройства жизни, которое обеспечивал ему родительский дом, а внутренние структуры — те, что формируются у нас лишь под влиянием жизненных испытаний, с которыми мы должны справляться более или менее самостоятельно, — у него пока не сложились. С древнейших времен почти непроходимый лес, в котором мы блуждаем и теряемся, символизирует темный, сокрытый мир нашего бессознательного, через который почти невозможно найти дорогу. Если мы утрачиваем рамки, обеспечивавшие структуру нашей прошлой жизни, и теперь должны отыскать одним лишь нам уготованный путь к самим себе; если мы устремляемся в этот дикий край такими, как есть, в ситуации, когда наша личность еще не получила своего развития, то, когда нам удается отыскать выход, наша человечность (назовем это так) окажется гораздо более развитой[58].

В этом темном лесу сказочный герой часто сталкивается с порождением наших желаний и тревог — волшебницей. Именно это происходит с одним из братьев в сказке из упомянутого сборника. Кто из нас не хочет сделаться столь же могущественным, как волшебница, фея или колдунья, и удовлетворить все свои желания, заполучить все прекрасные вещи, которые ему хочется иметь, и наказать врагов? И кто из нас не испугался бы, узнай, что кто-то другой наделен подобной силой и может использовать ее против нас? Если говорить о противоположных гранях образа волшебницы, то она (в большей мере, нежели другие создания нашего воображения, которых мы наделили магическими способностями, то есть фея и колдунья) представляет собой реинкарнацию воплощений абсолютного добра — матери младенца, и абсолютного зла — матери ребенка, переживающего эдипов кризис. Прежде ее образ выглядел в какой-то мере реалистично: она напоминала мать, с любовью готовую откликнуться на любые нужды ребенка, и ее противоположность — мачеху, требовательную и отвергающую. Теперь же он лишен какого бы то ни было реализма: волшебница либо одаривает со сверхъестественной щедростью, либо является воплощением бесчеловечной губительной силы.

Две эти стороны образа четко обозначены в сказках, где герой, заблудившись в лесу, встречает неотразимо привлекательную волшебницу, которая на первых порах их отношений удовлетворяет все его желания. Это и есть Мать — Подательница Всего из нашего младенчества, которую все мы чаем снова встретить на жизненном пути. Именно эта предсознательная или бессознательная надежда на встречу дает нам силу покинуть дом. Таким образом, сказка в характерной для нее манере дает нам понять, что мы нередко увлекаемся ложными надеждами и обманываемся, веря, будто хотим лишь одного — жить независимой жизнью.

Итак, все желания героя, вышедшего в широкий мир, оказываются исполнены волшебницей. Но вот наступает момент, когда она охладевает к нему (обычно это случается, когда он отказывается повиноваться ей) и превращает его в животное или камень. Иными словами, она полностью лишает его человечности. В подобных сказках волшебница напоминает мать, какой она выглядит в глазах ребенка до наступления эдиповой стадии. Пока ребенок не настаивает на том, чтобы поступать по-своему и между ними сохраняется символическая связь, мать дает ему все, чего он пожелает, и удовлетворяет все его нужды. Но по мере того как он делается все более и более самостоятельным, а его самоутверждение становится все более активным, мать начинает все чаще говорить ему «нет». Прежде ребенок полностью полагался на эту женщину, связывал с ней свою судьбу (или ощущал, что его судьба связана с ней). Теперь он испытывает глубочайшее разочарование: та, что давала ему хлеб, обратилась в камень (или ему так кажется).

Вне зависимости от подробностей, в сказках исследуемого типа непременно наступает момент, когда между братьями возникает различие, ведь каждый ребенок должен выйти из, если можно так выразиться, недифференцированного состояния. Дальнейшие события символизируют как наш внутренний конфликт, нашедший воплощение в том, что братья действуют по-разному, так и необходимость отказаться от наличной формы существования, чтобы достичь другой, высшей. Сколько бы ни было лет человеку, столкнувшемуся с проблемой разрыва с родителями, — а всем нам суждено несколько раз в жизни с различной силой пережить нечто подобное, — он всегда испытывает желание существовать, полностью освободившись от них и от того, что они символизируют в нашей психической реальности. Но вместе с тем он испытывает обратное желание — сохранить с ними тесную связь. Особенно остро это состояние переживается непосредственно перед наступлением школьного возраста, а также в самом его конце. Первый период отделяет младенчество от детства, второй является границей между детством и старшим