если нам не удастся их интегрировать, эта борьба неизбежно закончится нашей гибелью. В образе царя мы угадываем человека, полностью покорившегося власти «оно», поскольку в результате жестокого разочарования в жизни его «я» утратило силу, позволявшую ему держать «оно» в узде. В конечном счете задача «я» состоит в том, чтобы защищать нас от катастрофических поражений (в сказке такое поражение символизирует измена, пережитая царем); если «я» оказывается здесь бессильно, оно утрачивает способность руководить нашей жизнью.

Второй персонаж «рамочной» истории, Шахерезада, символизирует «я», на что недвусмысленно намекает сказка: «Старшая читала книги, летописи и жития древних царей и предания о минувших народах, и она, говорят, собрала тысячу летописных книг, относящихся к древним народам, прежним царям и поэтам» (14–15). Более того, она разбиралась в трудах о науке и медицине; в ее памяти в избытке хранились стихи, и разные истории, и народные сказания, и речения королей и мудрецов, и она была мудра, остроумна, благоразумна и воспитанна — исчерпывающий перечень характеристик «я». Итак, вырвавшееся из-под контроля «оно», то есть царь, в результате долгого процесса цивилизуется благодаря влиянию олицетворенного «я». Однако это «я» находится под сильным влиянием сверх-«я» — настолько сильным, что Шахерезада полна решимости рискнуть собственной жизнью. «Заклинаю тебя Аллахом, о батюшка, выдай меня за этого царя, и тогда я либо останусь жить, либо буду выкупом за детей мусульман и вызволю их от царя». Отец, пытаясь разубедить дочь, умоляет: «Заклинаю тебя Аллахом, не подвергай себя такой опасности!» Но ничто не может заставить Шахерезаду отказаться от цели, и она настаивает: «Это неизбежно должно быть!» (15)

Таким образом, в образе Шахерезады угадывается «я», над которым господствует сверх-«я». Между ним и эгоистичным «оно» пролегла такая пропасть, что, подчиняясь довлеющим над ним моральным обязанностям, «я» готово поставить под угрозу само существование индивида. Напротив, образ царя символизирует «оно», находящееся в состоянии полного разрыва с «я» и сверх-«я». Обладая столь сильным «я», Шахерезада берется за выполнение своей духовной миссии, руководствуясь определенным планом. Она хочет устроить дело так, чтобы иметь возможность рассказать царю историю — настолько интересную, что он непременно пожелает услышать ее конец и ради этого пощадит жизнь рассказчицы. И в самом деле, когда наступает рассвет и она «прекращает дозволенные речи», царь говорит сам себе: «Я не убью ее, пока не услышу окончания ее рассказа!» (28) Но завораживающие сказки, продолжение которых желает услышать царь, отсрочивают смерть всего лишь на одну ночь. Для спасения, достичь которого стремится Шахерезада, требуется нечто большее.

Лишь тот, чье «я» научилось пользоваться позитивными энергиями «оно» для достижения своих целей, может устроить так, что «я» возьмет жестокие стремления «оно» под контроль и цивилизует его. Лишь когда любовь Шахерезады к царю вдохновляет ее на новые рассказы — то есть когда сверх-«я» (желание избавить дочерей мусульман от гибели) и «оно» (ее любовь к царю, которого она теперь также хочет избавить от снедающих его уныния и ненависти) отдают свою энергию «я», — ее личность достигает полной интеграции. Такой человек, как утверждает сказка-обрамление, способен избавить мир от зла благодаря тому, что обретает счастье для себя и для другого — того, кто пребывает во тьме и полагает, что счастье не для него. Когда Шахерезада открывает царю свою любовь, тот делает ей в ответ такое же признание. Можно ли вообразить себе более значительное свидетельство способности сказок воздействовать на нашу личность, менять ее, нежели финал истории, обрамляющей цикл, где убийственная ненависть перерождается в крепкую любовь!

Следует упомянуть еще об одной детали. С самого начала Шахерезада надеется, что сказки смогут помочь ей «отвратить царя от его обычая», но для этого ей требуется содействие ее маленькой сестры Дуньязады, которой она объясняет, как себя вести: «Когда я приду к царю, я пошлю за тобой, а ты, когда придешь и увидишь, что царь удовлетворил свою нужду во мне, скажи: „О сестрица, поговори с нами и расскажи нам что-нибудь, чтобы сократить бессонную ночь“» (20). Таким образом, в каком-то смысле Шахерезада и царь являются мужем и женой, а Дуньязада — их ребенком. Именно высказанное ею желание послушать истории кладет начало связи между царем и Шахерезадой. В конце цикла на месте Дуньязады появляется маленький мальчик: Шахерезада, признаваясь в любви к царю, приносит ему их общего ребенка. Интеграция личности царя закреплена тем фактом, что он становится отцом семейства.

Но прежде чем мы достигнем зрелости и наша личность завершит интеграцию — наподобие той, что наблюдается на примере царя в концовке «Тысячи и одной ночи», — мы должны преодолеть целый ряд кризисов, сопровождающих наше развитие. С двумя из них, тесно связанными друг с другом, справиться труднее всего.

Первый связан с вопросом, касающимся личностной интеграции: «Кто я на самом деле? Мои стремления противоречивы, какие из них мне следует удовлетворять?» Сказка дает тот же ответ, что и психоанализ: чтобы присущие нам противоречия не стали причиной метаний (в предельных случаях они заставляют нас буквально разрываться напополам), требуется их интеграция. Лишь таким путем наша личность может достичь целостности, в результате чего окажется способна успешно выдержать жизненные испытания, оставаясь при этом в безопасности, так сказать внутри себя. Внутренней интеграции невозможно достичь раз и навсегда: эту задачу мы решаем в течение всей жизни, пусть в разных формах и на разных уровнях. Сказки не изображают ее в качестве того, что совершается в течение всей жизни: это обескуражило бы ребенка, ведь даже временная интеграция присущих ему противоречий дается ему с трудом! Мы видим нечто иное: счастливый конец каждой сказки символизирует разрешение того или иного частного конфликта. И поскольку сказок существует бесчисленное множество и каждой свойственна своя тема и соответствующая ей форма воплощения конфликта, все эти сказки в совокупности своей дают понять, что мы сталкиваемся с множеством противоречий, которые должны преодолевать одно за другим.

Второй тяжелейший кризис развития связан с эдиповым конфликтом. Он представляет собой целый ряд мучительных, сбивающих с толку переживаний. Получив соответствующий опыт, ребенок в подлинном смысле обретает себя, если ему удается, как принято выражаться, успешно отделиться от родителей. Чтобы это случилось, он должен выйти из-под их власти. Особенно трудно ему освободиться от власти родителей над собой, которую им вверил он сам, побуждаемый тревогой и потребностью в зависимости. Ребенок чувствует, что принадлежит родителям; он хочет, чтобы они точно так же навеки принадлежали лишь ему одному, — и с этим желанием также необходимо расстаться.

По большей части сказочные истории, анализ которых содержится в первой части книги, отражают в символической форме потребность во внутренней интеграции. Сказки, которые мы разбираем