Хорошие были времена…

В посольстве были предупреждены – как-никак Великая Княгиня, сестра Его Величества, к тому же обладающая немалым политическим весом в стране. Меня ждали уже на входе в посольство – какой-то разодетый хлыщ лет тридцати на вид, который мне сразу не понравился. Кивнув головой, он предложил мне следовать за ним, на входе германские полицейские нас пропустили, а местная охрана не проверила у меня документы. Я шел наклонив голову, чтобы на гестаповских камерах, которые круглосуточно, день и ночь отслеживают обстановку вокруг посольства, получиться как можно хуже. Пусть делают фоторобот, пусть реконструируют – лишняя практика никогда не повредит.

Хлыщ провел меня через консульский отдел, повел коридорами, потом мы поднялись по лестнице наверх в помещения ограниченного доступа. Он открыл карточкой одно из них – это оказалась небольшая, пристойно обставленная для переговоров комната.

– Граф Николай Толстой, гофмейстер двора Ее Высочества Великой Княгини Ксении, честь имею, – церемонно представился хлыщ.

То-то и оно. Вот почему ты мне сразу не понравился.

– Князь Александр Воронцов, вице-адмирал флота Его Императорского Величества в отставке, – представился и я.

Граф показал на уголок для переговоров – два кресла и расположенный между ними угловой столик.

– Присядем. Выпьете что-нибудь, сударь?

– Не пью.

Столь резкий и неожиданный ответ в самом начале разговора обычно обрывает нить разговора, которую выстраивает собеседник, и заставляет его лихорадочно импровизировать. Мало кто способен вести разговор правильно в такой ситуации.

Граф смешал себе коктейль с водкой, расположился напротив в кресле – но контакт был уже потерян и он не мог его восстановить. Разозлившись, он выбрал наихудший из возможных вариантов продолжения беседы – без подготовки попер напрямик.

– Мы слышали, что, будучи в Североамериканских Соединенных Штатах, вы отдали визит Ее Величеству…

Я посмотрел прямо в глаза графу. Хочешь в игры поиграть со мной… думаешь, тебе это удастся… заговорщик гребаный. Да я ж тебя как раскрытую книгу читаю, за мной – почитай двадцать лет обучения и службы, а за тобой – только придворные расшаркивания. Шаркун паркетный. Из тебя же заговорщик, как из…

Разве, может быть, любовник из тебя хороший. В конце концов Ксении тоже одной быть в тягость… Только если ты думаешь, что ты сам и твоя наглость меня задевают, то сильно ошибаешься. Меня уже ничто не задевает…

– Рад, что из Коннектикута до Санкт-Петербурга сплетни доходят быстро, очень рад, граф. И рад, что там есть кому их выслушивать.

– Эти сплетни имеют гораздо большее значение…

– Никакая сплетня не имеет значения, граф, не преувеличивайте. Сплетня… это только сплетня и не более того. Да поможет Господь тем, кто пробавляется сплетнями.

– Речь идет о делах государственной важности.

– Слово и дело государево? Эти слова когда-то произносил я… но не уверен, что их по чину произносить вам, граф.

Предательски скрипнула половица паркета, отодвинув тяжелую занавесь, в кабинет вошла Ксения. Романова Ксения Александровна, одетая по последней моде: черная узкая юбка выше колен, женский пиджак, минимум косметики, высокая прическа. Как это она называла – в полном всеоружии…

– Николай, уйди, – сказала она.

– Но Ваше…

– Уйди немедленно!

Граф Николай Толстой, гофмейстер двора Ее Высочества княгини Ксении, медленно поднялся с кресла, покинул кабинет. Вероятно – для того, чтобы подслушивать… пустой и смазливый придурок. Впрочем, Ксении такие и нужны, она не любит, чтобы ей указывали… Редко встретишь женщину такой силы.

– Пойдем, – сказала она.

– Можно поговорить и здесь.

– Здесь нельзя. Пойдем в «пузырь»…

«Пузырем» называлась прозрачная комната с прозрачной мебелью, защищенная от всех возможных способов прослушивания. Перед самыми важными совещаниями все участники совещания переодеваются в тренировочные костюмы, которые тут висят в шкафу, на разный размер и вкус. Сейчас переодеваться не стали, но Ксения сдала свою сумочку и, что меня удивило, – тут был специалист по безопасности посольства, который обвел вокруг нас прибором с большой круглой антенной, проверяя, нет ли на нас подслушивающей и записывающей аппаратуры.

– Чисто, – кивнул он.

– Спасибо, – вежливо кивнула Ксения, она вообще отличалась вежливостью с обслуживающим персоналом и властностью с теми, кого допускала к себе, – подежурьте пока здесь, сделайте милость.

– Слушаюсь, Ваше Высочество…

Мы зашли в «пузырь», и специалист закрыл за нами дверь. Ксения выбрала стул, я уселся напротив нее. Мы просто смотрели друг на друга, и я понимал, что после разговора с ней я буду как выжатый лимон.

– Как Ник? – спросил я.

– Спасибо, что поинтересовался… – с язвительной усмешкой ответила она.

Вот ведь… Это не просто стерва, это невиданная стерва. Стерва самого высшего разряда, который только я видел. Она способна довести до белого каления даже монаха-бенедиктинца.

Иногда – даже меня.

– Не надо, Ксения, – этот прием был мне хорошо знаком, главное – вывести человека из себя, чтобы потом надавить, – я интересуюсь сыном, это ты чинишь всяческие препятствия мне в общении с ним.

– Когда-то давно никакие препятствия вас не останавливали, господин вице-адмирал. Даже охрана Зимнего дворца, которой был преподнесен немалый сюрприз.

– Извини. Серый волк сломался… – не остался в долгу я.

Неожиданно – но это ее пробило. И сильно!

– Сволочь… – устало сказала она.

– И еще какая… Так как Ник?

– Не так, как ты думаешь. Я его отправила из страны. В Швейцарию. И не хочу пока возвращать…

А вот это было для меня новостью…

– Не самая худшая страна… – сказал я подчеркнуто равнодушно.

– И ты не хочешь спросить, почему я это сделала?

– Полагаю, ты сама стремишься мне об этом рассказать.

Я видел, как Ксения лихорадочно пытается подстроиться под меня. Нет… все-таки нам не стоит жить вместе. Для нас обоих все это – пытка. Пытка, когда в семье два лидера постоянно состязаются друг с другом. Ксения по знаку зодиака Скорпион (везет мне на Скорпионов), лидерства она не упустит. Так в семье жить нельзя.

– Я опасаюсь за его жизнь. За свою – тоже.

– Вот как?

– И за твою.

– Я-то в чем виноват?! Я много лет как покинул Россию.

– Вот именно. Ты не знаешь, что происходит при дворе?

– Как же я могу знать, если меня изгнали?