Дальнейшее было проще простого. Британцы подумали, что все это подстроила русская разведка – но на деле все это подстроили две хищницы, мать и дочь. Мать в свое время удачно выскочила замуж за перспективного чиновника, теперь товарища министра и тайного советника, дочь на ушко рассказала ей, что есть еще более интересный вариант. Через несколько дней бедняга тайный советник пришел к выводу, что дочь должна учиться в Лондонской школе экономики и нигде больше, никакой другой университет не даст ей подобающих знаний – хотя несколько дней назад он думал совершенно иначе. А через несколько месяцев Катерина отправилась в подготовительную школу для поступления в LSE, а дальнейшее – узнать, где и что, и выгодно попасться на глаза – было делом техники.

Никакая разведка не сравнится с женщиной, которая знает, что ей нужно, и твердо намерена это получить.

К сожалению, Катерина не интересовалась геополитикой, она не представляла, что значит брак наследного принца с русской и какую угрозу он несет для Вестминстерского престола. Если бы это было операцией русской разведки, ее бы тайно прикрывали двадцать четыре часа в сутки, и вышедшая на цель команда ликвидаторов была бы тихо, быстро и безжалостно устранена. Но, увы – она играла эту партию на свой страх и риск, даже не подозревая о том, что плывет по водам, полным акул…

Сопровождаемая сотрудником службы безопасности, она вышла на подземную стоянку к своей машине. Это была «Мазератти», красного цвета и очень мощная, модель «баркетта» с почти полным отсутствием приспособлений безопасности. Легкая, стремительная, красная торпеда была хитом сезона – и те, кто жил на сто двадцать процентов, покупали ее, не задумываясь о последствиях.

– Спасибо… – небрежно сказала она охраннику, доставая ключи.

– Вас сопроводить до выезда, мэм? – вежливо спросил он.

– Не стоит. Чао… – Катерина нажала на кнопку, которой в итальянских машинах запускался мотор, и он отозвался низким, злобным рычанием.

Выруливая на пандус, она подумала о мужчине, который ее спас, а потом бесцеремонно бросил ее и смотался. Она просто ненавидела его! Привыкшая к жадной похоти, которая окружала ее, Катерина просто бесилась, когда кто-то из мужчин ею пренебрегал. Еще больше ее взбесило то, что, если бы этот мужчина предложил ей посмотреть редкие марки у него дома, она согласилась бы не раздумывая, несмотря на разницу в возрасте. От него исходило ощущение уверенности в себе, спокойная сила, когда не надо доказывать окружающим, кто ты есть. От этой скрытой внутренней силы она просто шалела, как кошка от валерьянки.

Увы, верность Катерине была неведома – но ей были присущи хитрость и осторожность. С детства она знала, что мать изменяет отцу, но так осторожно, что ни разу не попалась и даже не допустила появления слухов в свете. Точно так же вела себя и Катерина – помимо принца в Лондоне, она была близка еще с тремя мужчинами, в том числе с самим сэром Энджелом Григгсом, председателем совета директоров Виккерс, которого все считали… ну, неважно кем. Тем, кем он не являлся на самом деле. Ни разу это не попало на страницы таблоидов, и бедняга принц был искренне уверен, что его русская возлюбленная ему верна.

Аккуратно вырулив с пандуса, она прижала педаль газа – и «Мазератти» рванулась вперед, опасно маневрируя в редком в это время дня траффике. В конце концов – черт с тобой, придурок, если ты не смог оценить то, что само шло к тебе в руки. Второго раза не будет.

Следом за «Мазератти» шел небольшой, но мощный «Шевроле» канадской сборки, взятый напрокат по поддельному паспорту. Удерживаться на хвосте у «Мазератти» было сложно, но за рулем «Шевроле» был опытный водитель, прошедший курс контраварийного и силового вождения в Уэльсе. Рядом с водителем сидел исполнитель.

Трагедия случилась в одном из мостов, проходящих под рекой Гудзон и ведущих в Манхэттен. В это время в тоннеле немного машин, а система внутреннего наблюдения как назло была отключена на профилактику. Тоннель был опасным местом, его поддерживали массивные бетонные опоры – быки, и каждая унесла как минимум одну человеческую жизнь. Их, конечно, попытались обезопасить, обернув специальным сотовым материалом, но помогало это мало. Катерина гнала на своей баркетте под восемьдесят миль в час, дорога летела под колеса, высвеченная светом фар с потолка тоннеля. Форсированный мотор взревел рядом, она поняла, что рядом еще какая-то машина, инстинктивно обернулась – и мощный поток света ударил ей по глазам. Это был переделанный охотничий прожектор мощностью в шестьсот тысяч свечей, с рефлектором, фокусирующим свет относительно нешироким лучом. Этот луч света подобно разрыву светошумовой гранаты ослепил и парализовал девушку, она сделала то, что сделает девять человек из десяти – выкрутила руль вправо, в сторону рабочей руки, направив машину на столб. Водитель «Шевроле» прибавил газу, чтобы как можно быстрее оказаться подальше от тоннеля. Все было сделано как надо, даже без контакта между машинами, отчего должны были бы остаться следы краски. За спинами британских убийц вспыхнула разбитая всмятку баркетта…

Все было сделано как надо, на высшем уровне. Автокатастрофа, никаких следов – следы алкоголя, вызванные выпитым шампанским, в крови Катерины, только подтвердили эту версию. Никаких следов на кузове, никаких доказательств в виде пленок с камер. Но кое в чем британцы все же просчитались, хотя этот фактор они никак не могли учесть в раскладе и принять правильное решение. Обоим – и водителю, и пассажиру «Шевроле» – оставалось жить меньше недели.

В Берлин я прибыл обычным рейсом Дойче Люфтганза, в международный аэропорт Гатов, межконтинентальным «Юнкерсом», в котором в первом классе можно разложить сиденье в самую настоящую двухметровую кровать. Если бы не питание – немцы упорно придерживались своих простых блюд типа жареной капусты, колбаски, свиной ноги и прочего, – было бы вообще замечательно. Но и так неплохо, хотя после столь тяжелой пищи немудрено и изжогу заработать.

Хвост за собой я заметил еще в аэропорту и там же его срубил. Гестапо[31]работало не на высоте – немцы слишком заорганизованы, чтобы эффективно вести слежку. Самолет из Нью-Йорка оказался лакомым куском для обретающихся в аэропорту гестаповцев, нас взяли под колпак еще в свободной зоне. Гестаповцев было человек десять-пятнадцать, они были в форме сотрудников аэропорта, летчиков, стюардесс – но так нарочито скрывались, что это было видно. Я прошел таможню не по зеленому коридору, а вместе со всеми и вместе со всеми вышел в зал для встречающих. Там, как всегда, было полно народа, кто-то кого-то встречал, кто-то кого-то провожал, и я заметил низенького, носатого филера-гестаповца, приклеившегося персонально ко мне – видимо, решили проследить за мной более капитально. Я поменял доллары на рейхсмарки, вышел к стоянке такси, положил свой атташе-кейс в багажник «Мерседеса»-такси, сунул водителю двадцать рейхсмарок – и тут хлопнул ладонью по лбу, как будто что-то забыл. Мой филер уже находился на стоянке такси и обратно в здание не пошел – решил, что, если я заплатил таксисту и положил чемодан в багажник, значит, обязательно вернусь, ни один немец не подумал бы иначе. В итоге филер остался с носом, таксист – с двадцатью рейхсмарками и чемоданчиком с парой старых сорочек и электробритвой, а я нырнул на лестницу и вместе с толпой спустился на станцию U-bahn[32]«Гатов». Великолепный для запруженного автомобилями Берлина вид транспорта – чисто, порядок, транспортная полиция на каждой станции следит, чтобы не было хулиганов, поезда с точностью до минуты ходят. Одна пересадка, двадцать минут – и я уже поднимаюсь на поверхность в самом центре Берлина, на Унтер-ден-Линден. Улице Лип, где находится посольство Российской империи. Когда-то давно – так давно, что сложно припомнить все детали, – мы сидели здесь с Ксенией в одном из кафе, и никто вокруг не знал – кто я и кто она. Можно было просто сидеть, пить кофе и ни о чем, ни о чем не думать.