Я видела, что после войны творилось с несчастными детьми. Как их ломала реальность и жестокая правда. Сколько слез они проливали, совсем юные, не окрепшие и не осознающие всю суровость открывшейся правды. Мне было жаль их… Я боялась, что мой сын тоже не сможет жить с этой правдой. Я боялась оставить холодный след на его жизни. Поэтому молчала».

Мир тому, кто не боится

Ослепительной мечты,

Для него восторг таится,

Для него цветут цветы!

(Константин Бальмонт)

Когда Анна Павловна замолчала, она посмотрела на меня, с тоской и мольбой во взгляде.

— Скоро наступит мой срок. Я чувствую это. Становиться как-то легче. И дышать уже не так трудно и вспоминать не так больно… И я хочу просить тебя…

— Проси что угодно! — хватая ее руку, решительно воскликнула я.

Она протянула мне листок бумаги, пожелтевший от времени и истрепавшийся по краям.

— Это его последнее письмо. — тихо сказала Анна. — Он оставил его в тот день. Ты можешь прочесть, если пожелаешь… на обратной стороне адрес. После моей смерти, я хочу чтобы мой прах был развеян в том же поле, за домом, где я оставила его навсегда… Кто знает, может пришло время нам встретиться вновь? Может наши души достаточно настрадались, и пришло время и нам обрести покой…

Я кивнула и забрала у нее из рук письмо.

В тот же вечер, Анна Павловна Оролова, она же Анна фон Зиммер, женщина удивительной судьбы, закрыла глаза навсегда. Она не страдала и не мучилась, она просто уснула и больше не проснулась. Я настояла на ее кремации, и когда мне вручили урну с прахом, занялась подготовками к поездке в Германию.

Первым делом я решила прочесть письмо. Я пришла домой, поставила урну на стол, и села читать. Письмо было написано на немецком, красивым ровным почерком, принадлежавшем мою прадеду.

«Дорогая моя Анни, я долго не мог решиться и написать тебе это письмо. Возможно последнее в нашей жизни. Пришло время и скоро все закончится. Наверняка меня будут судить и предадут мою имя позору. Но я не отрицаю своей вины за случившееся и признаю все, что однажды обо мне смогут сказать. Я виноват, Анни, виноват и раскаиваюсь. Но не потому, что перестал верить в свои идеалы. А оттого, что встретил тебя. Я раскаиваюсь перед тобой.

Я причинил тебе не мало горя, не мало слез ты пролила по моей вине, и все же я хочу сказать тебе спасибо, Анни. Спасибо тебе за все. В жизни каждого человека, однажды наступает переломный момент, когда мы начинаем переоценивать и анализировать все предшествующие события. Ты Анни, стала моим переломным моментом. С момента первой встречи с тобой, мои прежние убеждения пошатнулись в моем затуманенном сознании, и я словно слепой ребенок начал заново познавать мир. Но к тому времени я зашел уже слишком далеко. Несмотря ни на что, ты одна стала смыслом моей жизни. Ты стала идеалом, к которому я хотел стремиться. Я видел ненависть в твоих глазах, и оттого начинал ненавидеть себя еще сильнее. Но когда в твоих глаза появлялась нежность, я готов был уничтожить сам себя, понимая, что не заслуживал твоей любви. Ты верила мне, а я предавал тебя, своим враньем, но не от того что считал это необходимым, а оттого что не хотел делать тебе больно.

Я, Анни, был слепым щенком, вступая в партию, и со временем стал беспощадным псом. И всегда гордился этим. Но не сейчас. Сейчас я лишь принимаю свое прошлое и свои преступления, как жизненный урок, за который буду жестоко наказан. Но ни смерть страшит меня и не тюрьма, меня страшит мысль, что я могу больше никогда тебя не увидеть. Я никогда не верил в вашего Бога, и никогда не признаю его существования, но знаю, что ты будешь молиться за спасение моей черной души, и возможно именно эта вера позволит нам однажды вновь встретиться.

Анни, знай, до самой последней своей минуты, я буду думать только о тебе. И умру лишь с твоим именем на устах. Я любил тебя всем своим сердцем, хотя ты и считала, что у меня его нет. Береги нашего сына.

Навеки твой, любящий супруг. Генрих фон Зиммер. 20 апреля 1945 года.

Я дочитала письмо и расплакалась, мне показалось что в какой-то момент, я даже услышала его голос, увидела грусть в его глазах и последние слова срывающиеся с его губ: «Анни, прости меня». Не смотря ни на что, он все же оставался моим родственником. Человеком, благодаря которому я появилась на свет. И он остался единственным человеком, которого всю свою жизнь любила Анна. Она осталась верной памяти о нем, до конца своих дней.

На следующий день, я собрала все самое необходимое и вылетела в Нюрнберг. У меня был только адрес семьи моего прадеда, записанный на обратной стороне письма. Я не знала, ждут ли они меня, будут ли рады встрече. Может после побега Анны, они навсегда решили зачеркнуть эту страницу своей истории. Я ехала в неизвестность и волнение не оставляло меня ни на минуту.

Приземлившись в Нюрнберге, я решила дать себе один день передышки, чтобы собраться с силами, прежде чем предстать перед семьей. Я остановилась в тихом отеле, на окраине, заказала на утро такси, и закрылась в номере.

Утром я наспех приняла душ, выпила одну таблетку успокоительного, надеясь утихомирить колотящееся сердце и отправилась в дом фон Зиммеров. Меня все никак не покидали мысли: а может они давно продали свой дом, может покинули страну, в надеже забыть и бежать от позора, или может меня встретят развалины некогда красивого и гостеприимного дома. Все это тревожило, отчего ладони мои вспотели.

Когда водитель остановился, я бросила взгляд на дом. Сверила адрес. Это был он. Целый и невредимый, с красивой оградой, благородным фасадом и зеленой лужайкой. Сколько лет он простоял на этом месте, пережил войну, и до сих пор молчаливо стоит в своем вековом величии.

Я расплатилась с таксистом и вышла. Прошла по узкой, каменной тропинке, замерла перед дверью и набравшись сил, позвонила.

Дверь открыли сразу. На пороге появился мужчина среднего возраста, седина едва коснулась его темных волос, лицо сияло открытой добротой. Несколько секунд он разглядывал меня с явным интересом.

Я смутилась:

— Здравствуйте, семья фон Зиммер здесь живет?

И вдруг он застыл в изумлении, едва приоткрыв рот, затем осторожно притянул меня к себе и по родительски прошептал на ухо:

— С возвращением, Анни, я знал, что однажды ты вернешься.

Я почувствовала, как его слезы обожгли мою шею, и поняла, передо мной был Александр, мальчик которого спасла моя прабабушка. Я обхватила его за плечи и разрыдалась, словно знала его всю свою жизнь.

Немного успокоившись после нашей трогательной встречи, он рассказал мне, что чета фон Зиммер, усыновившая его после побега Анны, скончалась больше двадцати лет назад. В один день.

Растили они его как родного сына, и после их смерти он предпочел остаться в родовом имении Зиммер. Остальные родственники его не навещали, несмотря на то, что нацистская Германия пала, они так и не приняли еврейского ребенка в свою семью.