– Не мне говорить «да» или «нет», – ответил Шонни. – Наверное, у вас должен быть ордер.

– О да, – отозвался капитан Лузли, – у нас есть ордер, знаете ли.

– Почему он это повторяет, папа? – спросил Ллевелин. – Почему он повторяет «знаете ли»?

– У него просто нервы разыгрались, пощади его Господь, – сказал Шонни. – У одних бывает тик, другие говорят «знаете ли». Тогда входите, мистер…

– Капитан, – встрял сержант Имидж. – Капитан Лузли.

Все трое вошли, не снимая фуражек.

– Что именно вы ищете? – спросил Шонни.

– Как интересно! – сказал сержант Имидж, покачивая ногой грубую колыбель. – Сук сломался, колыбель упала. Колыбель упала, дитятко пропало…[18]

– Вот именно, – согласился капитан Лузли. – У нас есть основания полагать, знаете ли, что миссис Фокс жила у вас на всем протяжении своей нелегальной беременности. И ключевое слово тут «дитятко».

В комнату вошла Мейвис.

– Это, – заявил капитан Лузли, – не миссис Фокс. – Он говорил капризно, словно его пытаются надуть. – Она похожа на миссис Фокс, но не миссис Фокс. – Он поклонился хозяевам, иронично поздравляя с логичной попыткой обмана. – Я хочу видеть миссис Фокс.

– Колыбель тут для поросят. Помет требует большого ухода.

– Попросить молодого Оксенфорда немного его побить? – поинтересовался сержант Имидж.

– Пусть попробует, – сказал Шонни. Краска вдруг залила ему лицо, словно опустили рубильник. – Никто меня бить не станет. Я, пожалуй, попрошу вас уйти.

– Не можем, – отозвался капитан Лузли. – Мы выполняем свой долг, знаете ли. Нам нужна миссис Фокс и ее нелегальное потомство.

– Нелегальное потомство, – попугаем повторил Ллевелин, восхищенный новым для него выражением. – Нелегальное потомство.

– А что, если я скажу, что миссис Фокс тут нет? – сказал Шонни. – Она нанесла нам визит незадолго до Рождества и поехала дальше. Не знаю куда.

– Что такое «Рождество»? – спросил сержант Имидж.

– Это к делу не относится, – отрезал капитан Лузли. – Если миссис Фокс тут нет, полагаю, вы не будете возражать, если мы сами в этом убедимся? У меня тут… – Он порылся в кармане кителя. – У меня тут ордер с самыми широкими полномочиями. Включает обыск, знаете ли, и все остальное.

– В том числе и побои, – добавила Мейвис.

– Вот именно.

– Убирайтесь! – рявкнул Шонни. – Все трое убирайтесь! Я не потерплю, чтобы наймиты Государства обшаривали мой дом.

– Вы тоже наймит Государства, – невозмутимо возразил капитан Лузли. – Мы все слуги Государства. Ну же, будьте разумным. Нам не нужны неприятности, знаете ли. – Он слабо улыбнулся. – В конечном итоге мы все должны исполнять свой долг.

– Знаете ли, – добавила Димфна и захихикала.

– Иди сюда, маленькая девочка, – вкрадчиво сказал сержант Имидж. – Ты ведь милая маленькая девочка, верно? – Он присел, покачиваясь на пятках, и, щелкнув пальцами, позвал ее как котенка.

– Не подходите! – Мейвис притянула к себе детей.

– Арггх! – кратко рявкнул на Мейвис сержант, а вставая, снова надел маску идиотского добродушия. – В доме ведь есть младенчик, правда? – вкрадчиво спросил он Димфну. – Милый маленький младенчик. Правда, а?

Димфна захихикала, а Ллевелин твердо сказал:

– Нет.

– Вот вам и правда, – вмешался Шонни. – Мальчик сказал чистую правду. Теперь вы уйдете и перестанете тратить свое, а не только мое время? Я занятой человек.

– Не в моих намерениях, – вздохнул капитан Лузли, – предъявлять обвинения вам или вашей жене. Предъявите миссис Фокс и ее потомство, и больше вы о нас не услышите. Даю вам слово.

– Мне вас вышвырнуть?! – закричал Шонни. – Потому что, Господом Иисусом клянусь, я вот-вот это сделаю!

– Врежь ему мальца, Оксенфорд, – сказал сержант Имидж. – Чтобы не заговаривался.

– Мы сейчас начнем обыск, – сказал капитан Лузли. – Мне очень жаль, что вы не хотите сотрудничать, знаете ли.

– Иди наверх, Мейвис, – велел Шонни. – И детей забери. Предоставь это мне.

Он попытался вытолкать жену.

– Дети останутся тут, – возразил сержант Имидж. – Детей заставят попищать. Мне нравится, как дети пищат.

– Ах ты гнусный, безбожный сукин сын! – завопил Шонни и бросился на сержанта Имиджа, но молодой Оксенфорд быстро встал между ними.

Молодой Оксенфорд легонько врезал Шонни в пах, и тот, вскрикнув от боли, отчаянно замахал руками.

– Хватит, – произнес голос из кухни. – Я не хочу причинять новые неприятности.

Шонни опустил кулаки.

– А вот это миссис Фокс! – улыбнулся капитан Лузли. – Эта настоящая. – Он выказал сдержанную радость.

Беатрис-Джоанна была одета в дорогу.

– Что вы собираетесь сделать с моими детьми? – спросила она.

– Не надо было этого делать, – взвыл Шонни. – Тебе следовало бы сидеть тихо. Все обошлось бы, прости тебя Господь.

– Примите мои заверения, – сказал капитан Лузли, – что никакого вреда ни вам, ни вашим детям не причинят. – Он вдруг осекся. – Детям? Детям? А, понимаю. Больше одного. Такая возможность мне в голову не приходила. Тем лучше, конечно, знаете ли, тем лучше.

– Меня можете наказывать сколько хотите, – сказала Беатрис-Джоанна, – но дети ничего дурного не сделали.

– Ну конечно, конечно, нет, – подтвердил капитал Лузли. – Решительно ничего дурного. Дурного мы желаем только их отцу. Я лишь намерен предъявить комиссару плоды его преступления. Ничего больше, знаете ли.

– В чем дело? – воскликнул Шонни. – Что происходит?

– Долгая история, – отозвалась Беатрис-Джоанна. – Слишком поздно теперь ее рассказывать. Ну вот, – повернулась она к сестре, – похоже, будущее само о себе позаботилось. Похоже, мне нашлось куда поехать.

Тристрам готов был выступить в дальний поход. Точно игла компаса, он стремился на север, к жене, к перспективе искупления и примирения – как перспективе ванны после тяжкого труда. Он хотел найти утешение в ее объятиях, теплом теле, в их смешавшихся слезах, хотел отдохновения. Мстить ему не слишком хотелось.

В столице царил хаос, и этот хаос поначалу показался проекцией его собственной новообретенной свободы. Хаос улюлюкал толстым смеющимся жрецом Бахуса и велел ему (неподалеку от Пентенвилля) забить дубинкой безобидного прохожего и забрать его одежду.

Дело было в переулке, в темноте, на задах общественных полевых кухонь и языков пламени, потрескивающих от капель расплавленного человеческого сала. Электроснабжение, как и прочие коммунальные службы, похоже, отказало. Ночью правил закон джунглей, битое стекло скрипело под ногами как ломающиеся ветки. Тристрам призадумался, вспомнив цивилизованный порядок в тюрьме, из которой сбежал: сколько еще он протянет на свободе? Потом, все еще размышляя над этим, вдруг увидел мужчину, прислонившегося к стене у темного зева переулка и пьяно распевающего во все горло. Тристрам замахнулся дубинкой, и мужчина разом рухнул – услужливо, словно только этого и ждал, а его одежда (рубашка с круглым воротом, костюм в клетку и пальто) снялась без усилий. Тристрам быстро преобразился в свободного гражданина, но решил сохранить дубинку надзирателя. Одетый для выхода, он пошел искать съестное.