– Отлично выглядите, – сказал он. – Взаправду хорошо. Как человек, вернувшийся из долгого отпуска. Что мы можем для вас сделать?

Это был приятный круглый человечек с сияющей улыбкой и пушистыми, как гусиный пух, волосиками.

– Мне нужна работа. Хорошая работа.

– Гм, у вас история была, да? Общественные науки и все такое?

– У вас хорошая память, – отозвался Тристрам.

– Не такая уж и хорошая. Фамилию вашу помню, а имя нет. Дерек, кажется? Нет, как глупо с моей стороны! Конечно же, не Дерек! Дерек Фокс – секретарь-координатор Министерства плодородия. Конечно, конечно, он ваш брат. Теперь припоминаю. У вас имя на «тэ» начинается.

Он нажал какие-то кнопки на пульте, и на противоположной стене строка за строкой огненными буквами стали мягко проступили описания вакансий.

– Нравится что-нибудь?

– Унитарная школа (для мальчиков) Южного Лондона (Ла-Манш), секция четыре. Кто там сейчас директором?

– Как и раньше. Джоселин. Уже слышали? Он женился, да к тому же на настоящей бой-бабе. Он у нас умница. Поплыл по течению.

– Как мой брат Дерек.

– Наверное, да. Хотите туда?

– Да, в общем, нет. Слишком много дурных воспоминаний. Вот место лектора в Техническом колледже вроде привлекательно выглядит. История войны. Думаю, это мне подойдет.

– Это у нас новинка. И заявок туда практически нет. Вас записать?

– Пожалуй.

– Сможете приступить в начале летнего семестра. Про войну что-нибудь знаете? Мой сын только что получил повестку.

– Обрадовался?

– Он у меня разгильдяй. Армия вправит ему мозги. Так, ладно. Вам как-нибудь стоит поехать взглянуть на колледж. Кажется, очень приятное здание. И директор там хороший. Его фамилия Мэзер. Думаю, вы с ним поладите.

– Отлично. Спасибо.

На Ростон-плейс Тристрам нашел контору агента по сдаче квартир. Ему предложили очень и очень респектабельную квартиру в Уинтроп-мэншенс: две спальни, гостиная, просторная кухня, из дополнительных удобств – холодильник, стереотелевизор и вертушка для «Ежедневного новостного диска» или любого из его аудиоконкурентов. Осмотрев квартиру, он ее снял и, подписав положенное соглашение, заплатил за месяц вперед. Потом пошел за покупками: кухонная утварь, продукты (весьма недурной ассортимент в новых магазинчиках свободного предпринимательства) и кое-что из белья, пижамы и халаты.

А теперь… А теперь… А теперь…

Сердце у него ухало и трепетало как птица в бумажном пакете, пока он шел – заставляя себя идти как можно медленнее – к набережной. Толпы людей под весенним солнышком, на свежем морском воздухе… Чайки гогочут как гобои… Каменная величавость офисов Правительства. Министерство плодородия (над входом – барельеф яйца, скорлупа которого разламывается, выпуская на волю новорожденные крылья) с табличкой, гласящей: «Включая департаменты продовольствия, сельского хозяйства, религии, отправления обрядов, массовой культуры и изучения плодородия. Наш девиз «Вся жизнь едина». Рассматривая табличку, Тристрам, нервно улыбнувшись, решил, что, в конце концов, заходить внутрь ему не хочется, что в конечном итоге ничего толком сказать или сделать брату он не может. Он в последний раз качнулся на качелях нерешительности и затормозил, упершись ногами в землю. Ведь победа была за ним, за Тристрамом, как и докажет сегодняшний вечер. Самое дорогое на свете, все, что ему когда-то принадлежало, он вернет себе, не пройдет и полутора часов. Вернет раз и навсегда. Окончательно и бесповоротно. Это была единственная победа, в которой он нуждался.

Высоко над зданием Правительства бронзовая фигура с барочной головой, в просторных одеждах с барочными складками взирала на солнце безветренного дня, а волосы и одеяние развевались на барочном ветру из воображения скульптора. Кто это? Августин? Пелагий? Иисус Христос? Сатана?

Тристрам вообразил, будто уловил в шевелении каменных волос тень крошечных рожек. Старцу придется подождать, им всем придется подождать. Он был почти уверен, что цикл начнется сызнова, что эта фигура однажды снова провозгласит солнцу и облакам над морем, что человек способен создать для себя хорошую жизнь, что он не нуждается в благодати и что божественность заложена в нем самом. Пелагий, Морган, Старик из моря.

Он ждет.

4

– Вразуми нас, море, – прошептала Беатрис-Джоанна.

Она стояла у перил набережной, близнецы в розовых шерстяных комбинезончиках, гулькая, мягко мутузили друг друга в коляске. Море расстилалось перед ней… бред, лишенный меры, хитон дырявый на спине пантеры весь в идолах солнцеподобных… гидра, что пьянеет, пожирая свой собственный, свой ярко-синий хвост… в грохоте сродни безмолвию…

– Море, море, море.

За морем бывший премьер-министр Великобритании и председатель совета премьер-министров Англоговорящего Союза Роберт Старлинг жил на средиземноморской вилле. Там в окружении своих милых мальчиков, деликатно вкушая пищу, попивая фруктовый сок, читая, забросив ноги повыше, классику, он осторожно высчитывал, когда окончится срок его ссылки. На других берегах этого моря талассографы готовились разведывать нетронутые зеленые богатства при помощи новых механизмов и хитроумных измерителей. Неведомая жизнь таилась в милях, в лигах под водой.

– Море, море, море.

Она молилась о ком-то, и молитва была тут же услышана, но ответ пришел не из моря. Он пришел с теплой суши позади нее. Беатрис-Джоанна повернулась. После мгновения безмолвного удивления, у нее из глаз брызнули слезы. Она прильнула к нему, и все: и огромное небо, и дарующее жизнь море, и будущую историю человечества в его глубинах, и небоскребы нынешнего города, и бородатого старика на шпиле – заслонило тепло его тела, крепость его объятий. Он стал морем, солнцем, небоскребом. Близнецы гулькали. Слов так и не нашлось.

Ветер поднимается… надо стараться жить… Огромное небо открывает и закрывает мою книгу. Распавшись брызгами, волна набирается смелости набегать и расплескиваться у валунов. Летите прочь, оглушенные, ослепленные страницы. Пеньтесь, волны. Разбегайтесь радостной рябью…