– Вы просто эксплуатируете бедолаг, которые сами не понимают, что делают. Это вы хотели сказать?

– Разумеется. Без идиотов и энтузиастов нам лучше. Что подразумевает также призыв на службу хулиганов и уголовников. А также определенного типа женщин, я имею в виду дегенераток-перепроизводительниц. Генетически это очень здраво, сами понимаете.

– О боже, боже! Это чистейшее безумие! – простонал Тристрам.

– Едва ли. Сами посудите: вы действовали, повинуясь приказу. Мы все действуем, повинуясь приказу. Приказы Военного министерства в конечном итоге исходят от УОГНа.

– Убийцы, кто бы они ни были.

– Вот и нет. Это Управление по ограничению глобального населения. Разумеется, они не отдают собственно приказы в военном смысле. Они только составляют сводные доклады о численности населения относительно запасов продовольствия, разумеется, всегда с учетом прогнозов. И их сводки о запасах продовольствия не старая примитивная идея о минимальном пайке – их волнует высокий стандарт, включая маржу. Я, уж так вышло, не экономист, поэтому не спрашивайте меня, что такое «маржа».

– Это я знаю. Я историк.

– Правда? Ну, как я и говорил, вас следовало держать либо при штабе на должности инструктора – и кое-кто рано или поздно получит разнос за то, что перевел вас в боевую часть… О чем бишь я? Да вас вообще не следовало вербовать.

– Мне понятно, почему вы это говорите, – отозвался Тристрам. – Я слишком много знаю, да? И я намереваюсь писать, говорить и выступать с лекциями о вашей циничной организации убийц! У нас уже не полицейское государство! Нет шпионов, нет цензуры. Я расскажу всю треклятую правду. Я заставлю правительство принять меры!

Майор оставался невозмутимым и медленно тер длинный нос.

– Невзирая на свое название, – сказал он, – Военное министерство на самом деле вовсе не правительственное учреждение. Это корпорация. Термин «Военное министерство» всего лишь дань прошлому. Нет, мы корпорация со своим уставом. Устав заново утверждается каждые три года, кажется. Сомневаюсь, что есть вероятность, что его не утвердят снова. А какие у нас еще есть инструменты сдерживания роста населения? Уровень рождаемости в прошлом году феноменально вырос и продолжает расти. Тут, конечно же, нет ничего дурного. Контрацепция – это жестоко и противоестественно: каждый имеет право родиться, – но сходным образом каждый должен рано или поздно умереть. Возрастной порог призыва будет прогрессивно повышаться – разумеется, для физически и умственно здоровых групп населения. Отребье будет призываться сразу по достижении половой зрелости. Каждый должен умереть, и история учит нас (вы, как историк, тут со мной согласитесь), что смерть солдата – лучшая смерть. «Достоин вечной славы тот», как сказал один поэт[49]. Прах его отцов, храмы его богов и так далее. Сомневаюсь, что вы найдете кого-то, кто был бы против нынешней системы. Военное министерство в чем-то сродни проституции: очищает общество. Если бы нас не существовало, на поверхность всплыла бы уйма всякой грязи. Мы как раковина-жемчужница. Головорезы, извращенцы, люди с жаждой смерти – таким в гражданском обществе не рады. Пока существует армия, никогда не будет полицейского государства. Никаких больше серомальчиков, резиновых дубинок или расстрельных команд в неприятно ранние утренние часы. Главная проблема любой формы государства разрешена. Теперь мы имеем свободное государство, то есть общественный порядок без организации, что означает порядок без насилия. Безопасное общество, в котором всем хватит места. Чистый дом, полный счастливых людей. Но в каждом доме, разумеется, должна быть канализация. Мы ею и являемся.

– Это неправильно, – возразил Тристрам. – Все, все неправильно!

– Вот как? Когда придумаете что-нибудь получше, поделитесь с нами.

– Вы думаете, люди в основе своей добродетельны? – с крошечным проблеском надежды спросил Тристрам.

– Ну, теперь у них появился шанс быть добродетельными.

– Вот именно, – согласился Тристрам. – А значит, не за горами и возвращение либерализма. Сомневаюсь, что государство пелагианского толка возобновит ваш устав.

– Вот как? – Майора это не слишком заинтересовало.

– Самим своим существованием вы подписываете себе смертный приговор.

– Для меня это чуток афористично. Послушайте, приятно было с вами побеседовать, но на самом деле я довольно занят. По праву, в том, что касается вашей демобилизации, вам следовало бы идти установленным путем. Но, если хотите, я подпишу вам бумаги и дам квиточек для бухгалтерии. – Он начал писать. – Выходное пособие – двадцать гиней за каждый месяц службы. Месяц официального отпуска по демобилизации с сохранением оклада. Так. Формальности в бухгалтерии уладят. Деньги, учитывая, какой вы подозрительный человек, вам выплатят наличными. – Он улыбнулся и добавил: – Но не забудьте сдать пистолет.

К собственному изумлению, Тристрам обнаружил, что держит майора на мушке.

– Отдайте-ка его лучше мне. Мы тут, видите ли, не большие поклонники насилия. Стрельба – это для армии, а вы теперь гражданский, мистер Фокс.

Тристрам кротко положил пистолет на стол майора. Теперь он понял, что пристрелить Дерека будет в конечном итоге неправильно.

– Еще вопросы есть? – спросил майор.

– Только один. Что происходит с убитыми?

– С убитыми? А, понимаю, о чем вы. Когда солдат получает увольнение по смерти, его солдатская расчетная книжка возвращается в министерство, и соболезнующее письмо отправляется его – или, конечно, ее – родным. После чего Военное министерство никакой дальнейшей ответственности не несет. В дело вступают гражданские подрядчики. Понимаете, мы извлекли уроки из прошлого: не трать попусту – голодать не будешь. Что делают гражданские подрядчики, их забота. Но деньги нам весьма кстати. Деньги поддерживают корпорацию на плаву. Мы, видите ли, совершенно независимы от казначейства. Думаю, этим стоит гордиться. Еще вопросы?

Тристрам молчал.

– Отлично. Тогда всяческой вам удачи, старина. Теперь, наверное, вы начнете искать работу. С вашей квалификацией у вас, скорее всего, проблем не будет.

– И опытом, – добавил Тристрам.

– Как скажете.

С сердечной улыбкой майор встал пожать на прощание руку.

3

Тристрам сел на ближайший поезд подземки в Брайтон, повторяя себе в такт ритму поезда:

– Терпение, терпение, терпение, терпение.

Слово вызывало так много ассоциаций: пасьянсы и различные промежутки ожидания. Когда вокруг выросли небоскребы Брайтона, его мозг содрогнулся от воспоминаний, от ожиданий и надежд. «Терпение, терпение. Держись подальше от моря – хотя бы еще немного. Сделай все как надо».

Министерство образования он нашел там, где оно было всегда: на Эдкинс-стрит, сразу за Ростон-плейс. В отделе кадров, как и всегда, сидел Фрэнк Госпорт. Он даже узнал Тристрама.