Я и бровью не повела.

Он, как мог, присел рядом со мной, вытянув свою негнущуюся ногу, и сказал очень ласково:

– Посмотри на меня.

Да пошел ты.

– Джинн Билли, посмотри на меня.

Ладно, фыр… фыр… я подняла голову на три миллиметра выше.

– Ты ведь знаешь, что я тебя обожаю, – прошептал он, глядя мне прямо в глаза. – Что я люблю тебя больше всего на свете… Тебе давно это известно, ведь так?

– …

– Конечно, так. Ты все прекрасно знаешь. Ты просто не можешь этого не знать… Но здесь вот уже четыре ночи подряд ты не даешь мне спать и… ты ведь знаешь, что можешь достать любого? Ты очень-очень надоедлива… И это настолько утомительно, что порой, чтобы выдерживать тебя рядом, приходится притворяться чуточку мертвым… Можешь ты это понять или нет?

– …

– Так что давай, старушка, пей свой кофе…

Я расплакалась.

Тогда он подполз еще ближе и обнял меня, как маленькую, и расцеловал, прогоняя ночные печали.

– Йа-а д-ду-умала, что т-ты у-у-умер, – всхлипнула я.

– Но нет…

– Йа-а д-ду-умала, что т-ты у-у-умер и что мне то-о-оже при-и-идется у-у-умереть…

– Ох, Билли, ты меня достала… – вздохнул он. – Давай выпей кофе и поешь немного. Нам еще надо отсюда выбираться.

И я принялась жевать эту отвратительную коврижку, вымокшую в моих слезах.

И зарыдала пуще прежнего, потому что йа-а-а ненави-и-ижу ко-о-оврижки…

Под ярким солнцем и на ветру[58], мы, ковыляя, как могли, отправились в дорогу.

Я соорудила Франку шину из нескольких палок и веревки, и он захромал, используя Ослика в качестве ходунков.

Теперь уже не мы направляли осла, а он – этот чудесный маленький ослик, ниспосланный нам свыше, – вел нас в свое стойло.

По крайней мере, мы на это надеялись…

В стойло или куда-нибудь еще.

Куда угодно, только не к моей последней жертве, ладно?

Эй, Ослик? Ты ведь меня не подведешь?

Ну пожалуйста…

Да, да, отвечал он, я веду вас к себе домой. Мне ваших глупостей тоже уже выше холки хватило…

Ладно.

Мы ему доверяли.

Ковыляя,

под ярким солнцем

и на-а-а ветру.

(Ладно, тут уж точно, с песней куда как приятней, чем без.)

Какой же он все-таки милый, этот ослик.

Пожалуй, однажды я вернусь и просто его украду…

Я больше не разговаривала.

Совсем.

Наотрез.

Я слишком перенервничала, устала, настрадалась, да и обиделась тоже, надо сказать…

Франк пару раз пробовал было завязать разговор, но я воротила нос, как от кучи старого дерьма.

Достаточно. Я тоже не святая…

Ведь он же мог мне сказать хоть слово за целую ночь…

Мог ведь хоть что-нибудь мне сказать.

Я жутко на него разозлилась.

К тому же еще и выставила себя на посмешище перед всем этим скопищем хладных звезд, которым и дела нет до моих историй.

И ведь даже ревела и все такое.

Какая дура…

Тишина.

Глубокая тишина на солнце и пронизывающий холод.

А потом… где-то, наверное, через час… я сдалась.

Мне надоело общаться с самой собой. До смерти надоело. Я чувствовала себя в плохой компании. К тому же я соскучилась по моему другу. Да, я скучала по этому мерзавцу.

Вот и сказала просто так:

– Жарко сегодня, не правда ли?

И он мне улыбнулся.

Дальше мы поговорили о том о сем, как в старые добрые времена, и даже не заикнулись о моих вчерашних подвигах. Было и было. Проехали. Забыто… Ладно, будут и другие…

В какой-то момент он вдруг меня спросил:

– А почему ты смеялась?

– О чем ты?

– Ну я уже понял, что ты была очень-очень несчастна и крайне озабочена тем, что я впал в глубокую кому, но я слышал однажды посреди ночи, как ты рассмеялась. Прямо-таки прыснула со смеху. Можно узнать почему? Представила, сколько всего можно будет у меня стырить на Фиделите?

– Нет, – улыбнулась я, – нет… Просто вспомнила рожи наших с тобой одноклассничков, когда мы закончили нашу сцену…

– Какую еще сцену?

– Ну ту самую… нашего Мюссе…

– Да ладно? То есть пока я в предсмертных судорогах корчился у твоих ног, ты тем временем думала о каких-то придурках из нашего класса, о том, что было тыщу лет назад?

– Ну да…

– А какая связь?

– Не знаю… Просто вдруг вспомнилось…

– Вот так вот просто?

– Ага.

– Ты все-таки немного того, ты в курсе?

– …

Молчание.

– Скажи-ка, не ту ли пьесу ты имеешь в виду, где Пердикан в конце женится на Розетте?

И понеслось. Мы снова вернулись к теме.

Все-таки это был один из самых заезженных наших приколов, ну да ладно… посмотрим, раз уж ему так хочется, посмотрим…

– Нет. Он никогда бы на ней не женился.

– Да запросто.

– Нет.

– Конечно, женился бы.

– Конечно, нет. Такие парни, как он, не женятся на пастушках гусей. Знаю, тебе хотелось бы в это верить, потому что ты у нас большой романтик эпохи трубадуров, но ты абсолютно неправ. Я сама, как эта твоя Розетта, из той же касты, и уж я-то точно могу тебе сказать, что в последний момент он наверняка бы смылся… Уехал бы по делам в Париж, или что-то еще бы произошло в том же духе… К тому же его папаша никогда бы ему этого не позволил. Напоминаю, там еще на кону стояло 6000 экю…

– А я уверен.

– Чушь.

– Уверен, что он бы на ней женился.

– И почему бы он вдруг это сделал?

– Ради красивого жеста.

– Красивый жест? Да черта с два! Он бы с ней поразвлекся да бросил, а она бы осталась с его ублюдком в окружении своих индюков и кур.

– Как ты цинична…

– Да…

– Почему?