Может статься, они оба члены одной и той же ячейки борцов за Чистоту Запада…

В какой-то момент я застыла над пропастью.

Во-первых, потому что здесь заканчивалась тропа, а во-вторых, потому что на самом деле вот уже несколько часов я не слышала шагов за своей спиной.

Ни разу.

Я застыла на месте и стала ждать.

Слепая вера – это хорошо, но я ведь не слепая. Я цветочница.

К тому же, как сказал бы поэт, любви нет.

Есть лишь доказательства любви.

Я застыла на месте и посмотрела на часы.

«Если через двадцать минут он здесь не появится, – пообещала я самой себе, – я откажусь от аренды нашей квартиры на улице Фиделите».

Сколько бы я ни хорохорилась, все-таки я тоже не железная.

Черт. Пусть я съехала с катушек, сорвалась, но ведь и ради него тоже, не только ради себя.

Обманщица.

Хорошо, признаю. Я сделала это только ради себя.

И даже, кстати, не ради себя… А ради той маленькой девочки, рядом с которой я жила, когда была маленькой девочкой…

Никогда раньше у меня не было случая ей сказать, что, даже если зимой от нее попахивает, она все равно мне друг и всегда может присоединиться к моей компании и сидеть со мной рядом в классе.

Всегда.

И навсегда.

Так что вот. Теперь это сделано.

Она его получила – свое доказательство любви…

«Если через девятнадцать минут он здесь не появится, – повторила я, стиснув зубы, – я откажусь от нашей квартиры на Фиделите».

Ровно семнадцать минут спустя за моей спиной раздался брызжущий ядом голос:

– Эй? Знаешь что? Ты меня достала, чертов Сморчок… Ты в самом деле меня достала!

Я едва не разревелась от счастья.

Это было самое красивое и самое романтичное признание в любви, которое я когда-либо в жизни слышала…

Я развернулась и кинулась ему на шею, и уж не знаю, как мне это удалось, но прыгая в его объятья, я сбила его с ног и мы оба сорвались вниз.

Мы слетели по этому чертову каменистому склону до самого низа, в самые заросли каких-то колючек, и остались более или менее живы.

Потом мы, как смогли, докарабкались до местечка поровнее и всерьез надулись друг на друга.

Ну вот, звездочка моя… Это конец… И если хочешь еще разок полюбоваться на нас вживую, ну и за всякими там бонусами – возвращайся к первому эпизоду первого сезона, потому что здесь мне уже больше нечего добавить.

Хи-хи-хи!

Мне снилось, будто Франк меня щекочет.

Хи-хи-хи! Ну… прекрати…

Открыв глаза, я поняла, что в конце концов заснула, а щекотал меня вовсе не Франк во сне, а Ослик, наяву изучавший мои карманы.

– Твой новый друг, судя по всему, желает яблоко…

По-прежнему морщась от боли в разбитой руке, я поднялась и увидела Франка: он спокойно сидел на уступе скалы и варил себе кофе.

– Завтрак подан, – сказал он мне.

– Франки? Это ты? Ты не умер?

– Нет, пока еще нет… Тебе и на этот раз не удалось…

– Ты ничего себе не сломал?

– Сломал. Лодыжку, наверно…

– Но… уф… – я с трудом складывала этот пазл, – но… а ты… не был в коме?

– Нет.

– А что же это тогда с тобой было?

– Я спал.

Ничего себе хам… И какого черта я так за него волновалась?

Ничего себе хам…

Ничего себе хам!

Мсье, видите ли, спал…

Мсье изволили отдыхать…

Мсье похрапывал под звездным небом…

Мсье преспокойнейше дремал в объятьях этой шлюшки Морфея, пока я тут упивалась своими страданиями…

Мсье был не на высоте.

Мсье меня разочаровывал.

Как я испугалась, когда он притворился, что потерял сознание… Как всю ночь надрывалась, расписывая, какие же мы с ним хорошие… И сколько же всякого дерьма мне пришлось переворошить, чтобы мы выглядели достойно… И сколько усилий было потрачено на то, чтобы все это еще и отсортировать втихомолку, потому что мне очень хотелось, чтобы мы вызывали уважение, а не жалость.

Да уж, вся эта кропотливая игра в бирюльки с моими чудесными детскими воспоминаниями: вытянуть только нужные, не притрагиваясь к остальным, которые годны лишь на то, чтобы загнать меня еще глубже в мою кромешную тьму.

Сколько труда усердной мастерицы, делающей из говна конфетку…

Сколько мужества…

Сколько нежности…

Сколько любви…

И как же мне было холодно… И одиноко… И грустно… И как же я старалась, из кожи вон лезла, чтобы добиться расположения мертвой… и еще… ко всему прочему, это его обращение в службу скорой сексуальной помощи с творческим уклоном…

Черт, я была в ярости…

Что ж, ладно…

– А откуда здесь взялся Ослик? – спросила я.

– Понятия не имею. Он уже был здесь, когда я проснулся…

– Но как он сюда спустился?

– Вон по той узкой тропке…

– Но… уф… как он нас нашел?

– Не спрашивай меня… Еще один осел, которому хватает глупости тобою дорожить…

– …

– Ты дуешься?

– Ну да, я дуюсь, черт тебя побери! Представь себе, я страшно переволновалась! Я всю ночь не сомкнула глаз…

– Оно и видно…

Ох, ну надо же, какое поганое у меня настроение, шел бы он от меня куда подальше со своим кофе.

– Ты сердишься на меня? – спросил этот лицемер с поджатыми губками, хренов чинильщик семейных бирюлек.

– …

– Настолько сильно?

– …

– Неужели действительно настолько?

– …

– Правда-правда?

– …

– Ты правда беспокоилась за меня?

– …

– Ты правда думала, что я в коме?

– …

– Тебе было грустно?

– …

– Ужасно грустно?

– …

Да, это так. Чего уж, продолжай, придурок. Посмейся надо мной еще…

Молчание.

Хромая, он доковылял до меня, принес дымящуюся чашку с ломтем коврижки и поставил передо мной.