***

— Что это было, Герман Дмитриевич? — смущённо улыбаясь я уставилась в пол.

Герман пожал плечами. Он выглядел довольным.

— Скажем так: это моё предложение начать всё заново. Чтобы вы, Вероника Михайловна, больше не вспоминали о тех ужасных полутора годах.

Я посмотрела на него, хлопая ресницами, как дурочка. Как девочка, ожидающая чуда. Но чудо ведь уже произошло.

— Герман… я… это всё слишком неожиданно… — уводя взгляд в сторону, сказала я.

— Я понимаю, — участливо кивнул он. — Тебе нужно время, чтобы обдумать.

Нужно ли мне время?

— Да, наверное… — неуверенно ответила я. А затем, словно постепенно приходя в себя, взяла сумочку и снова взглянула на мужчину. — Мне нужно идти.

Видя моё изменившееся выражение лица, Герман тоже расстроился. Лицо сделалось серьёзным, немного удручённым.

— Да, хорошо, — тихо сказал он. — Хорошо.

Он вернулся обратно в кресло. Я развернулась, слабо улыбнувшись напоследок и покинула кабинет босса. Когда закрыл дверь, выдохнула, опустила голову и обеими руками схватилась за лицо. Подошла к рабочему месту секретарши и села на край стола, согнувшись пополам.

— Что случилось? — тут же подскочила женщина.

Я выпрямилась, растирая красные от слёз глаза. Нет, я не плакала, слёзы текли сами. Редкие, но такие мучительные.

— Что такое, дорогая? — уже более сострадательно повторила Ксения.

— Я не знаю, — тихо ответила я, чтобы босс не дай бог не услышал. — Не знаю. Что со мной не так? — я подняла на Ксению полный надежды взгляд.

Ксения замешкалась. Она не знала, что ответить. Я же, понимая, какую устроила сцену, поспешила слезть со стола.

— Прости, мне нужно идти, — отчеканила я уже отработанную фразу. — Не бери в голову, — кинула я напоследок.

Вернувшись в приёмную, я завернула к Ире ещё до того, как та успела меня окликнуть. Заметив, как я выгляжу, она тут же выпучила глаза.

— Что он сделал? — сразу же втянулась подруга.

— Ничего. Он… ничего. Ты можешь взять перерыв? Мне срочно нужно с кем-то поговорить.

Судя по лицу Иры, состояние моё было пугающим. Я и сама это чувствовала. Как всё раздирало внутри, так, наверное, было и снаружи. Хотя… Я снова посмотрела на Иру. Нет… Снаружи хуже…

— Ну… ну да… могу… — было засомневалась Ира, но быстро вспомнила про свой дружеский долг. — Ради подруги — конечно могу! — твёрдо объявила она.

Спустя несколько минут мы шли по улице. Ира вела меня под руку, пока я пыталась отдышаться и оттереть нос от дурацких соплей.

— Ну рассказывай, подруга, что за трагедия свалилась тебе на голову.

— Никакой трагедии, — помотала я головой. — Всё было так хорошо, что я и мечтать не могла.

— Да? — глаза Иры расширились.

— Он поцеловал меня, — с плеча рубанула я.

Ира остановилась. Я, не заметив, что подруга замерла, продолжила идти, отчего в какой-то момент чуть не упала, взятая подругой под руку. Сориентировавшись в пространстве и заняв устойчивое положение, я взглянула на подругу. Ира оцепенела. Не в переносном, а в прямом смысле снова. Она не двигалась. Ни одна из частей её тела не шевелилась. Даже глаза замерли, уставившись в одну точку.

— Ира! — я вытянула руку, помахав той перед лицом подруги. Ноль реакции. Ира превратилась в статую. — Ира! — ещё громче крикнула я, отчего все прохожие в радиусе пятидесяти метров оглянулись на нас. Я глубоко вздохнула. Этого мне ещё не хватало… Взяла Иру за предплечье потрясла подругу, отпустила, подумала, а затем как ущипнула. Ира тут же вышла из ступора и громко взвизгнула на всю улицу, чуть не подпрыгнув на месте.

— Дура! Чего творишь! Больно! Синяк же теперь будет!

Мне почему-то стало смешно. Я захохотала, как ненормальная, глядя на возмущающуюся подругу.

— Смешно ей, дурында! — она мягко ударила меня сумочкой. — О-о, только посмотрите на неё! Минуту назад на тебе лица не было, а теперь ржёшь как ненормальная! Что, нравится издеваться над людьми?

От каждого слова Иры мне становилось всё смешнее и смешнее. Я понимала, если сейчас не остановлюсь, случится что-то ужасное. Кажется, у меня снова случился какой-то психологический сдвиг. Я поспешила обнять бранящуюся подругу, чтобы успокоить и её и себя. Благо, это помогло.

— Ира, — сказала я, отодвигаясь, — спасибо. Спасибо тебе.

— Да брось, дорогая, — отмахнулась она. — Но с синяком конечно обидно. — Она взглянула на руку. — Ну вот! Я же говорила…

Какое-то время мы гуляли по набережной в тишине. Относительной тишине. По крайне мере, мы молчали. Наконец, я решила, что настало время поделиться.

— Мне нужно кое-что тебе рассказать. Если не расскажу, я просто взорвусь. Я не знаю, что делать с этой информацией и зачем я вообще во всё это ввязалась. Но прежде хочу попросить тебя не говорить об этом никому.

— Я? — удивилась Ира. — Да кому я могу сказать.

Я состроила недовольное лицо, напрягла губы и расслабила веки, глядя на подругу как конченая дрянь.

— Ой, — испугалась Ира. — Не надо больше так на меня смотреть. Ужас какой-то. Такое ощущение, что я встретилась с сестрой Германа. Она вот точно так же смотрела на всех. С таким вот… фе, недовольным лицом.

— Ира, это очень серьёзно.

— Конечно серьёзно. Если будешь часто так делать, то мышцы привыкнут и выражение сохраниться само собой, будешь потом только так на всех смотреть.

— Ира! — всерьёз разозлилась я. — Хватит вести себя как ребёнок! Я хочу, чтобы ты выслушала меня.

Ира сжалась.

— Извини, — сказала она. — Что ты хотела рассказать.

— Пообещай, — подняла указательный палец я.

Ира состроила такую мину, словно я её утомила.

— Хорошо, как скажешь.

И я начала. Начала с рассказа Армана, про Германа, его отца и сестру, про Лику, и закончила тем, что не знаю, как сказать обо всём Герману.

— Точнее, я не знаю, стоит ли вообще ему говорить.

— Ты поэтому и сбежала от него в слезах?

Я кивнула.

— Да, мне стало стыдно. Я не могу. Ну не могу я просто быть счастлива, когда они воюют. Меня втянули в это. Я знаю то, чего не должна была знать. И мне тяжело. Тяжело от того, что я не знаю, что мне с этим делать. Поэтому я не могу ответить Герману взаимностью.

— Может просто сделаешь вид, что ничего не было. Что Арман ничего тебе не говорил? Как тебе такая идея?

— Я не могу, — обречённо глядя на подругу, сказала я.

— Да-а, читая душа, добрая девочка — это твой тяжкий груз, который ты несёшь через эту жизнь.