Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слышал он о Никите только от портного.
— Ну и случай! — веселился Никита. — Идем. У меня заночуешь, а завтра видно будет. Ну и случай!
Он с удивлением и удовольствием оглядывал Сергея Козлова.
— Идем. Так ты, значит, только потому, что фамилия одна? Ну и ну!
В этот вечер Сергей Козлов несколько раз подряд должен был повторить свою историю. При этом он слегка позволял себе варьировать и приукрашивать события, так что фигура Никиты Козлова вырастала в каждой новой редакции и приобретала прямо гигантские размеры. Оказывалось, что весь Юг полон рассказов о подвигах Никиты Козлова, что имя это чуть ли не заменяет железнодорожный билет, что имя это окружено ореолом славы и почета.
Никита Козлов заставлял Сергея рассказывать его историю всем соседям по общежитию, причем приговаривал:
— Ведь как врет! Ну какой я такой герой!
Однако же ему приятно было слушать о себе всякие невероятные вещи.
Так за два дня Сергей стал известен некоторым работникам городка. Никита кормил его и подыскивал ему службу. Выгнать его после таких рассказов уже не мог.
На второй день вечером Сергей познакомился и с Диной, дочерью почтового служащего Длиннобородого. Никита Козлов привел его с собой на именины Дины.
У Дины два брата погибли на войне (один в Красной, другой — в белой армии), мать умерла, но это все случилось давно, когда Дине было еще совсем мало лет, и о прошлом она мало думала. Она вспоминала об умерших только тогда, когда слушала «Быстры, как волны». Эта песня безошибочно выбивала из ее глаз слезы. Но плач не мешал ей жить дальше.
К именинам она надела свое самое лучшее платье, то, которое особенно нравилось Никите Козлову.
За выпивкой Никита Козлов обратился к однофамильцу:
— А ну-ка, расскажи, как это ты сюда попал?
О том, что Никита Козлов водит за собой шута, рассказывающего неправдоподобные истории, кое-кто из присутствующих уже слышал. Но хозяева и некоторые из гостей — например, фельдшер, начальник всеобуча и другие — еще ничего не знали.
Ожидания Никиты Козлова на этот раз, к удивлению его, не оправдались. Рассказ Сергея был очень сдержан и совершенно, от начала до конца, правдив. Не совсем обычным в этом рассказе слушателям могло показаться только то, действительно бывшее, обстоятельство, что все надежды Сергея на Никиту основывались на том, что фамилии у них — одинаковы. Но и это не вызвало смеха, а, наоборот, разжалобило многих присутствующих: до какого несчастья, до какого одиночества, значит, дошел человек!
На этот раз Сергей рассказал так, что главным героем оказался он сам, его неудачи и страдания, а Никита Козлов из гигантского героя превратился вновь в обыкновенного, скромного человека.
Никита Козлов был удивлен и недоволен. Именно тут, у Дины, нужен был ему вымышленный рассказ о его подвигах и славе. Он даже намекнул об этом Сергею. А Сергей вдруг оттеснил его на задний план и сам оказался героем.
— Да, — вздохнул хозяин, — очень еще у нас тяжелая жизнь.
Дина сочувственно поглядела на гостя.
План Никиты был сорван. Он по-своему сообразил причины неожиданного поступка Сергея. Он решил, что все это оттого, что он еще не устроил однофамильцу заработка.
III
В исполкоме служил человек, которого все знавшие его считали мошенником и подлецом. Фамилия его была Щукин, а имя — Карп. По этому поводу острили в городе, что рыба рыбу за собой тянет. Действительно: фамилия секретаря исполкома была Ерш, и этот Ерш все медлил с увольнением Щукина.
Щукин служил в транспортном отделе. Работа у него была самая обыкновенная: назначать для товаров и людей подводы, мажары, линейки, тачанки. По наблюдениям сослуживцев, он умудрялся мошенничать и на этом маленьком деле. Ходили определенные слухи о том, что он за взятки выдает транспортные средства вне очереди частным людям. Но Ерш все не верил и требовал письменных доказательств. Он полагал, что все это склока. Он уважал Карпа Щукина за то, что тот был человеком образованным, окончившим гимназию и даже слушавшим лекции в университете. Такими людьми бросаться нельзя. Так думал секретарь исполкома Ерш, навлекая этим на себя обвинения в протекционизме.
Теперь в городке появился не менее интеллигентный человек — Сергей Козлов. Прямо на расстоянии чувствовалось, что хоть и любит этот человек приврать, но в деле он, несомненно, честен.
В частных разговорах с Ершом рекомендовали Сергея Козлова на место Карпа Щукина Никита Козлов, начальник станции, начальник всеобуча.
Никита Козлов, впрочем, только раз и говорил с Ершом. Когда Сергей по приглашению Длиннобородого переселился к нему, Никита Козлов прекратил хлопоты об однофамильце.
Сергей теперь каждый вечер гулял с Диной, и это совсем не нравилось Никите. Но Никита был слишком занят, для того чтобы чересчур много времени и мыслей уделять чувствам. Он даже стал убеждать себя, что совсем Дина не красива и не умна. Мало ли девиц в городке гораздо интереснее!
Сергей потрясал Дину глубокомысленными размышлениями, которых Дина не понимала и поэтому считала их чрезвычайно умными. А отец Дины с удовольствием помогал Сергею, даже одежду ему выдал: человек образованный, несомненно выбьется и, может быть, будет потом опорой. Да и после семейных потрясений почтовый служащий стал жалостлив к людям.
Однажды в городском саду Сергей подошел к Никите Козлову.
— Я уже несколько дней хочу встретиться с вами с глазу на глаз, — начал он. — Я, Никита Константинович, не хочу никому становиться поперек дороги, особенно же вам. Вы меня так хорошо приняли тут, и вообще… Мне кажется, что вы недовольны отношениями моими с Диной, и я…
— Живите как хотите, — перебил Никита. — Мне какое дело? Вечно вы черт знает о чем!
И он быстрыми шагами пошел прочь.
Сергей поспешил было за ним, но остановился. Ему казалось, что он очень виноват перед однофамильцем. Ведь он нарочно на именинах Дины повел рассказ так, чтобы он, а не Никита, оказался героем.
В воскресенье он весь день гулял с Диной.
На кладбище, в городском саду, везде, где только была густая листва, тень и тишина, Дина останавливалась. Она садилась или ложилась наземь. Сергей тоже садился или оставался стоять рядом.
Он, как всегда, был совершенно вежлив и предупредителен. Наконец Дина повела его на станцию встречать московский поезд.
Вот и поезд. Пассажиры устремились на платформу. У них были бледные северные лица, уже поросшие за ночь щетиной, и тут, где кожа у всех людей коричнева от загара, они казались иностранцами. Для пассажиров важен был сейчас только