Нестор был, вне всякого сомнения, худшим из худших, движущей силой групповой агрессии, заключенной в подонке. Он даже не являлся вожаком шайки — эта роль определенно принадлежала Алехандро Сайасу, порочному типу, которого школьники втайне считали насильником, возможно, повинным в том, что по крайней мере две девочки ушли из школы с выпирающими животами. За Алехандро никто не приходил, и он вел себя все более нагло. А если это мог делать Алехандро, то остававшемуся на втором месте Нестору, державшемуся крайне вызывающе, было просто необходимо переплюнуть его, показать себя еще большим мерзавцем и выйти из тени главаря.

Зеленый юнец Сантьяго предупредил сестру о том, как плотоядно смотрит на нее Нестор, когда она проходит мимо него в коридорах или в кафетерии, где близкое соседство множества расслабленных юных тел создавало возбуждающую атмосферу. Малейшая провокация, пусть даже воображаемая, могла привести к взрыву. Сантьяго выучил расписание уроков в классе сестры и старался следовать за ней между занятиями. Но не всегда мог находиться поблизости, и несколько лет спустя она сказала ему, что он никоим образом не должен винить себя за то, что не был рядом, когда Нестор затащил ее в туалет и попытался изнасиловать. Попытался, потому что Эсперанса саданула его ногой по коленной чашечке, вылезла из-под него и убежала, хотя он успел нанести сильный прямой удар ей по скуле и одно из его колец рассекло плоть возле родинки. Эсперанса пошатнулась, но не остановилась. Она бежала до самой отцовской мастерской, где Виктор прижал ее к груди, погладил по голове и сказал, что все будет хорошо, при этом свирепо глядя через ее плечо на младшего сына, который увидел из школьного окна, как она бежит со всех ног, незаметно для нее бросился следом и теперь стоял, тяжело дыша, в дверном проеме мастерской и улавливал новый смысл в сердитом взгляде отца.

Сантьяго потребовалось около трех недель. Он следил за Нестором в школе и после занятий, изучал его привычки, манеры. Он знал, что не привлекает к себе внимания. Нестор не думал о нем, может, даже совсем не знал его. Сантьяго старался не показываться на глаза, когда Нестор находился в обществе Алехандро и его приятелей.

Три недели.

В конце третьей Сантьяго знал, когда Нестор будет один, под лестницей на Форт-Джордж-авеню, прямо за школой, курить марихуану и прикладываться к бутылке виски под падающими с эстакады дождевыми каплями. Знал, сколько времени понадобится Нестору, чтобы докурить косячок и выпить больше половины бутылки, сколько ему потребуется, чтобы заснуть сном праведника. И в какое точно место под лестницей падает свет в это время дня, даже когда солнце за тучами, поэтому ему было известно, где притаиться в темноте и наблюдать, как Нестор засыпает. Он наблюдал и ждал тридцать две минуты, сжимая в руке семидюймовый обрезок стальной трубы, взятый из отцовской мастерской.

Нестор оставил шрам на лице его сестры у правого виска, возле скуловой дуги. Оттуда Сантьяго и начал, затем стал бить по челюсти, по правой ключице и ости лопатки, по надмыщелоку и локтю, по запястьям, по ребрам и грудине, потом по правому выступу таза, по бедренной кости, пока она не треснула, затем по коленной чашечке правой ноги, пока та не вмялась. Сантьяго не трудился прятать лицо, но сомневался, что Нестор его узнает. Трубу легко было выбросить в любую дренажную канаву; Сантьяго задержался не настолько, чтобы его хватились. Да и кто заметит отсутствие одного шестиклассника?

Сантьяго видел Нестора лишь однажды, много лет спустя. Он ехал из университета к родителям на ужин, проверял текстовые телефонные сообщения, не ждет ли его кто-то этим вечером попозже, и заметил изуродованного человека под лестницей метро на Нейджи-авеню. Осторожно глянув в промежутки между ступенями, он рассмотрел искореженное лицо Нестора, тело было изогнуто под неестественным углом на картонной подстилке, в неповрежденной руке он держал пластиковую бутылку пива. Один глаз был закрыт; другой, белый и слепой, вечно оставался полуоткрытым.

Сантьяго поехал на ужин.

Эсперанса распорядилась стабилизовать наркомана и поместить в очередь на операцию. После образования пункта установления очередности во время расовых волнений всех поступающих пациентов делили по тяжести состояния и снабжали браслетом, за которым можно следить по всей больнице. Репутация «Горы Синай» несколько померкла с годами из-за возрастающего количества самоубийств, нападений и передозировок после катастрофы и беспорядков. Поскольку фонд пожертвований больнице значительно снизился из-за крупного мошенничества Ягоффа, а финансирование городом и штатом прекратилось, персонал (от которого городской совет требовал бесплатного лечения, а профсоюзы добивались полной компенсации за возросшую нагрузку после увольнения сотрудников в связи с бюджетными сокращениями) оказался брошенным на произвол судьбы. В конце концов дело дошло до того, что женщине, принятой в больницу для удаления предраковых родинок на спине, ампутировали ноги. Общественное возмущение и расследование повлекли за собой жестокий разгром больничной иерархии, что привело к большей нагрузке на руководителей среднего уровня, которые поддерживали в больнице заведенный порядок, требовали жесткого контроля (например проверки все уменьшающегося поступления от доноров запаса крови на ВИЧ, времени хранения донорских органов и наблюдения за тем, чтобы ординаторы не обирали аптеку для опохмелки или торговли лекарствами), — к примеру на старших медсестер пунктов установления очередности. Таких, как Эсперанса Сантьяго.

— Коньо, думаешь, это твоя частная клиника? — проворчала она младшему брату, с треском снимая латексные перчатки, которые бросила в висящий на стене контейнер с надписью «Биологическая опасность».

Сантьяго рассказал ей об их Ватерлоо у Медицинского центра кардинала Кука. Эсперанса зажмурилась, потрясла головой и шумно выдохнула открытым ртом.

— Этому парню следует поволноваться.

— Или стать здесь пациентом. Я могу это устроить.

Сантьяго невольно улыбнулся. Сестра всегда была его лучшим другом, и ее близость делала даже самое нелепое задержание чуть более сносным.

Однако Эсперанса не разделяла его неуместной веселости. Она взяла его за локоть и отвела подальше от Мора, горбившегося на стуле в приемном покое с равнодушным видом, ничем не выделяясь среди пациентов в очереди, многие из которых выглядели так, словно спали на улице или были привезены в крови и блевотине из баров. Однако достаточно трезвые, чтобы заметить его присутствие, похоже, старались держаться от него подальше. Стулья рядом с Мором и позади него пустовали, хотя помещение было заполнено на две трети.

— Это тот самый новый человек? — негромко спросила она.

— Да. Только не говори, что находишь его привлекательным.

— Carajo, не считай меня дурой. Он похож на бродягу или одного из тех студентов, что поступают сюда с передозировкой.

За прошлый год количество передозировок утроилось. Принимавшие пако обычно находились при смерти — этот наркотик учащал сердцебиение до не переносимого организмом уровня (не говоря уж о вызываемом им психозе). Но скрининг выявлял у множества других большие дозы очень сильных, чистых снадобий, таких как кетамин, джи-эйч-би и экстази — наркотиков, которые принимают в компании, в ночных клубах. Это не укрылось от Эсперансы, она сообщила информацию брату, он доложил Маккьютчену, и тот поручил им любыми способами отыскивать точки. (Естественно, это вызвало у сыщиков в сыскном бюро жуткий смех. ОАБ? Полицейские-таксисты? Вести расследования? Слишком уж нелепо, не может быть.)